На следующее утро, после заутрени в половине пятого утра, я приметил уединенную тропинку среди деревянных надгробий. Мне стало любопытно, куда она ведет, и я пошел по ней. Позади старой каменной стены я наткнулся на лондонца по имени Роберт – мужчину лет за сорок, с бледным лицом и редкими кудрявыми волосами, в небольших круглых очках и в синем дождевике. Он поведал мне, что приехал в Пласкарден, так как намеревался стать монахом. «Страшно, – сказал он. – Но потом думаешь: „Что, если это дьявол пытается меня спугнуть?“ Но если у тебя есть вера, то ничто не должно тебя пугать».
«А почему вам страшно?»
Он перешел на шепот: «Отсюда не сбежишь, – сказал он. – Сюда приходят умирать».
«Умирать?»
«Ну, как бы твое прошлое „я“ погибает, и его заменяют святым духом».
«Мне приходило в голову нечто подобное, – сказал я. – Наверное, здесь не слишком много возможностей, чтобы предаваться греху. Хочешь не хочешь, а станешь хорошим человеком».
Судя по выражению его лица, до меня не дошел смысл его слов.
«Жить для себя – значит жить в грехе, – сказал он. – Здесь они исполняют Opus Dei. Дело Божие».
«Но разве вас не волнует, что вам может наскучить заниматься этим изо дня в день?»
Он выглядел раздраженным. «В этом-то как раз вся суть».
С радостью вернувшись в свое убежище, я задумался о том, что рассказал мне Роберт. Неужели суть монашества в том, чтобы умирать от скуки? В книжке, которую я купил в сувенирной лавке, я нашел упоминание Opus Dei, о котором он говорил. Он оказался прав: это означало «дело Божие» и описывалось как «беспрестанная молитва, песнь и обряд». Беспрестанная! На доске информации в аббатстве я прочитал, что монахи пять часов проводят в церкви, три с половиной – за духовным чтением и четыре посвящают физическому труду, «имея примерно полчаса свободного времени». Как я понял, они не вели социальной работы среди местных жителей. Помогать людям не входило в их задачи. Им запрещалось иметь личные вещи. Им нельзя было даже оставить имя, данное им при рождении. Казалось, все, чем они занимались, – это ели, спали, просыпались, одинаково одевались, одинаково думали, молились с утра до вечера, словно шестеренки в часах, которые никогда не останавливаются.
Разумеется, это противоречило всему, что я уже успел узнать о людях. «Протагонист – персонаж своевольный», – пишет историк Роберт Макки, и то же самое можно сказать обо всех психически здоровых людях. Невозможно по-настоящему понять человеческую натуру, не разобравшись при этом, как наш жизненный выбор влияет на наше душевное и, быть может, даже физическое состояние.
Мы уже выяснили, что разум превращает нас в главного героя нашей жизни. Но герои совершают поступки. Чтобы история вышла удачной, «я» нуждается в цели. Ему нужен сюжет.
Люди не могут просто взять и перестать быть причиной событий. В психологии есть такое понятие, как «мотивация к внешним действиям» (effectance motive). Это потребность влиять на свое окружение и контролировать его, потребность «почти такая же базовая, как потребность в пище и воде».
Когда человека помещают в темную емкость, наполненную соленой водой, и завязывают ему глаза, он испытывает так называемую сенсорную депривацию и, чтобы избавиться от этого неприятного переживания, начинает тереть пальцы друг о друга или поднимать волны в воде. В одном хитроумном исследовании 409 человек были лишены телефонов и оставлены в комнате на пятнадцать минут: все, чем они могли заниматься, – это ударять себя током с помощью специального аппарата, причем разряды были столь болезненны, что, по словам участников, они бы заплатили, лишь бы никогда больше их не испытывать. 67 % мужчин и 25 % женщин одолела такая скука, что они ударяли себя током. Исследователи пришли к выводу, что «большинство людей предпочитают хоть какое-то занятие его отсутствию, даже если это занятие неприятное».
По-видимому, когда мы активно меняем свою жизнь к лучшему и развиваем сюжет, придающий ей значение, наш мозг и тело положительно реагируют на это. Нейробиолог Роберт Сапольски утверждает, что система поощрения дофамином, которая управляет в мозге нашим поведением, награждая нас маленькими порциями удовольствия, более активна не тогда, когда мы получаем желаемое вознаграждение, а когда мы только находимся в его поисках.
Тем временем, согласно работе профессора генетики Стива Коула и его коллег, наше физическое здоровье может улучшиться (в том числе за счет снижения риска сердечно-сосудистых и нейродегенеративных заболеваний, а также усиления иммунитета), если мы будем заниматься чем-то значимым для нас, – такое состояние Аристотель называл эвдемоническим счастьем. «Это что-то вроде преследования благородной цели», – объяснил мне Коул.
(Я писал о работе Стива Коула в New Yorker A Better Kind of Happiness, New Yorker, 7 июля 2016). Работа Коула и его коллег по эвдемоническому счастью вызывает страстную и нескончаемую критику со стороны группы ученых, которая, по-видимому, частично возражает против одобрения вывода, уходящего корнями в позитивную психологию. Они не раз пытались «развенчать» это исследование, и всякий раз Коул отвечал на их замечания, но они затем находили новые причины для недовольства. На момент написания книги этот процесс все еще продолжался. Хотя я разделяю инстинктивные подозрения этих исследователей в отношении позитивной психологии, мне показалось, что их модель поведения, возможно, имеет под собой идеологическую, а не рациональную мотивацию. Это, конечно, только мое мнение. Я также должен добавить, что идеологическая мотивация само по себе не доказывает чьей-либо неправоты. Как я замечаю в основной части текста, эта работа находится на ранней стадии, и это следует иметь в виду. Если вы хотите узнать, как развивался этот спор, то я рекомендую начать с замечательного отчета Джо Марчанта в Nature (Immunology: The pursuit of happiness, Nature (November 2013), 503(7477).)
«То есть это героическое поведение в буквальном смысле слова?» – спросил я.
«Верно. Именно так», – ответил он.
В результате дальнейших исследований выяснилось, что люди, у которых есть цель в жизни и которые более склонны соглашаться с высказываниями типа «Некоторые люди бесцельно идут по жизни, но я не таков», живут дольше, чем другие, даже с поправкой на такие факторы, как возраст и благосостояние. Профессор психологии Брайан Литтл десятилетиями изучал осознанно преследуемые людьми цели. Он называет их «личными проектами»; Литтл изучил десятки тысяч таких проектов с тысячами участников. Он выяснил, что люди, как правило, одновременно преследуют в среднем пятнадцать личных проектов. Будь то незамысловатые задачи, скажем, «научить собаку команде „сидеть“» или важные «стержневые проекты», например «покончить с расизмом во всем мире», Литтл считает, что эти цели настолько важны для нашего чувства собственного «я», что и являются нашим «я». «Во многих отношениях мы и есть наши личные проекты, – сказал он мне. – Мы есть то, чем мы занимаемся».
Литтл обнаружил, что счастье нам приносят проекты, которые не только значимы для нас, – мы еще должны чувствовать, что можем управлять ими. Как правило, вымышленные герои добиваются в конце концов того, чего хотели, а значит, мы тоже должны думать, что, несмотря на трудности, так или иначе движемся вперед к достижению своих целей. Когда я спросил Литтла, можно ли представить идею «стержневых проектов» как нарратив о борьбе литературных героев за лучшее существование, состоящий из трех архетипичных актов (кризис, борьба, развязка), он ответил: «Да. Тысячу раз да».
Получается, чтобы достичь счастья, нам и в самом деле нужно воспринимать свою жизнь как историю. У нас должна быть цель, к достижению которой мы идем с тем или иным успехом.
Самоубийство – это тупик на нашем пути, который лишает нас статуса героя. Но в таком случае какую историю придумали себе монахи? Где в ней борьба и надежда? За что они сражаются в своей жизни, что дает им мотивацию продолжать – час за часом, год за годом, пока не наступит их время упокоиться под деревянным крестом там, у дороги? У меня складывалось впечатление, будто монастыри создавались именно для того, чтобы избавить человека от самых базовых желаний его «я». Эти люди застряли. И если мои рассуждения были верны, они должны были находиться в состоянии, близком к суицидальному. Во всяком случае, они явно казались несколько угрюмыми. И все же… Снова заглянув в книгу настоятеля Элреда, я наткнулся на следующее наблюдение о «материалистах», не верящих в Бога: «Вещи духовные для этих людей есть пустая трата времени, а жизнь в святости кажется им унылым занятием, где все следуют произвольным правилам. Такую жизнь они считают пустой и зря прожитой».
«Воистину», – подумал я.
