My messy bedroom

[Indigo]

Селфи -
(Эта книга - детокс от нарциссизма и раздутого Эго - она его опускает на землю)

Счастливее всего я, когда путешествую один. Мне нравится все: и верхний этаж автобуса зимой, и как проносятся мимо дома и холмы, когда сидишь у окна в вагоне, и полет с присущей ему драматичностью: сутолока и волнение аэропорта; огромные летающие машины, чьи носы едва не касаются стеклянных стен терминала затем лишь, чтобы с ревом взмыть над планетой. Я люблю дешевую еду и движение вперед; чувство, что выполняешь миссию, где есть завязка, кульминация и развязка. Люблю толпы, они успокаивают: я окружен другими, в то же время чувствую себя в безопасности – ведь я такой же незнакомец, как они. Со мной никто не заговорит, но в то же время они будут рядом, я смогу в некотором роде получить подпитку от их близости. Чтение, музыка, кино и долгие, долгие мили в компании, где никто не знает твоего имени, – идеальное общество.

Но тот перелет из Хитроу не задался, не знаю отчего. В худшие моменты я физически ощущал, как каменеет гортань и верх грудной клетки, как мерзко щемит живот и неравномерно зудит во всех местах – на кончиках пальцев, на переносице, под глазами. Я зову это «моя броня». Когда меня накрывает, депрессия заставляет ощущать себя чужим среди людей. Мерзкое чувство. Но к тому времени я уже зарекся искать объяснения тому, что оно означает. Лучше всего просто жить внутри, осознавая, что есть часть тебя, которую ты никогда не сможешь понять и которая за главного, по крайней мере сейчас. Как погода. Она бывает плохой.

Была ночь. Сгущались тени. Я открыл книгу на последних страницах и написал на внутренней стороне обложки: «Мы – животные, но думаем, что это не так. Мы вышли из грязи. Мы ошибаемся, думая, что устроены сложнее собаки». Я закрыл ее, опасаясь косого взгляда соседа и осознавая, что, когда наткнусь на эту запись, поморщусь. Много часов спустя самолет совершил посадку. Миновав паспортный контроль, я отыскал в полутьме автобус, забился в нем в дальний угол и проделал весь неблизкий путь, натянув на голову капюшон и вставив в уши наушники. Скоро – даже слишком скоро – мы повернули налево, и вот он, знаменитый указатель «Институт Эсален – въезд только по пропускам».

Дорога петляет по крутому склону холма, минуя ряды небольших домиков, и вот мы уже перед главным зданием – одноэтажной деревянной постройкой, которая некогда была частью легендарной ложи. На большом информационном стенде – расписание сеансов йоги, пилатеса и медитации вкупе с флаерами на конференции по «экостроительству из соломенных блоков» и какому-то методу Фельденкрайза. А еще объявления о поиске людей для «кармической» работы в «Хижине» («Делай баксы. Чисти карму»), соседей по комнате («Ищем нового прекрасного соседа в наш холистический нетоксичный дом!») и попутных машин («С радостью присоединюсь к вам в поездке до Лос-Анджелеса или еще куда-нибудь поблизости. С меня бензин и песни – Луна»). На двери красовалась ламинированная табличка: «Это дверь». Ступеньки вели к ухоженной лужайке и бассейну, возле которого кому-то делали массаж. Кажется, этот кто-то был без одежды, но я не надевал очки, а щуриться, чтобы выдать боровшиеся во мне любопытство и беспокойство, не захотел. Вдалеке виднелись утесы, а за ними – сверкающий океан.

Помните, как специалист по «географии мысли» профессор Ричард Нисбетт сказал мне, что «чем дальше на запад, тем больше индивидуализма, тем больше заблуждений по поводу выбора, больше упора на чувство собственного достоинства и собственного-всего-остального до тех пор, пока все это не плюхнется в Тихий океан»? Так вот институт Эсален

(Мой рассказ об Эсалене, если не отмечено особо, основан на двух широко известных историях, и обе они замечательно написаны: „The Upstart Spring: Esalen and the Human Potential Movement, The First Twenty Years, Walter Truett Anderson (iUniverse, 2004) and Esalen: America and the Religion of No Religion, Jeffrey J. Kripal (University of Chicago Press, 2007).“)

– то самое место, где все это туда плюхается. На этих самых утесах наше «я» перековали в очередной раз.

Хотя причин любого из изменений в культуре может быть великое множество и вычленить какую-то одну из них часто не представляется возможным, совершенно ясно, что то, какими мы стали, во многом объясняется событиями 1960-х. Большая часть того, что составляет эго человека XXI столетия, зародилась здесь, на 50 гектарах земли у Первого хайвея: от возведения в фетиш своей подлинности,

(Разумеется, Эсален – не единственный источник таких идей. Аутентичность как четко выраженная ценность присуща, например, многим культурам рабочего класса. Случай Эсалена любопытен тем, что ему удалось переосмыслить и придать более привлекательный облик многим идеям, нацелив их на средний класс. )

потребности «быть собой» и сопутствующего яростного осуждения любой «фальши» и признания нормальным того, что хотя бы часть личной жизни (например, в социальных сетях) становится публичной, до глубокого интереса к таким понятиям, как «майндфулнесс» или «велнес», – новых, светских прочтений христианских понятий совести и души. Но, возможно, особенно зловещим оказалось то, что именно в Эсалене в западное «я» начал ласково проникать нарциссизм.

Такое могло произойти только в США. Американцы много лет оставались под властной опекой Бога Старого Света. Первыми поселенцами были кальвинисты, которые, как пишет Барбара Эренрейх, жили «в системе навязанной обществом депрессии», подразумевавшей, что «задача живущих – находиться в постоянном поиске „отвратительной мерзости, обитающей внутри них“ и искоренять греховные помыслы, предвещающие вечные муки».

Но, обрезав, наконец, пуповину, соединявшую ее со Старым Светом, Америка стала радикально отличаться от прочих стран. В ее основополагающем документе – Декларации независимости – заявлялось, что «все люди сотворены равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью». Она задумывалась как страна равных возможностей, где никто не стонет под гнетом тирании королей и диктаторов, где каждый волен стать кем пожелает и воплощать свои мечты. Америка была не такой, как все. Жившие в ней мужчины и женщины, как пишет профессор истории Кэрол Джордж, «принимали как должное реальность избранного народа избранной страны, получившей безусловное признание за высокую социальную мобильность и стабильное величие нации».

Таковы предпосылки американской революции эго, затронувшей нас всех. В отличие от идей фрейдистов и европейских христиан, новое видение предполагало, что человек изначально заслуживает лучшего и внутри него уже заложено все, что сделает его здоровым, богатым и счастливым. Разумеется, отчасти это возрождение древнегреческой идеи безграничного совершенствования, основанной на всемогущем «я». Общим у двух стран была еще и необычная обособленная организация: в то время как Греция делилась на полисы – города-государства, Америка была содружеством «соединенных штатов», чья независимость от центральной власти (кроме открыто оговоренных исключений) освящена в Билле о правах. Вполне объяснимо, что этот новый особенный ландшафт дал мощный толчок развитию индивидуализма.

Но, разумеется, чтобы люди смогли по-настоящему измениться, должно было сперва измениться то, как они сходятся с другими и обходят их. Долгий XIX век стал эпохой интеллектуальной и экономической революции, во время которой достижения в науке, технологиях и производстве буквально перевернули представления о том, кто мы есть. То была эра Дарвина, Пастера и доктора Джона Сноу [38], паровых машин и массового производства, железных дорог, электрификации, повышения уровня жизни; истоков социальной мобильности; магнетизма, гипноза, электричества, генов, наследственности, адаптации, эволюции, микробов, инфекций, сил природы – невидимых и вездесущих – внутри нас, под землей и в воздухе. Эта великая буря, без сомнения, сотрясла западное «я».

В прежние эпохи, когда участь человека столь сильно зависела от милости природы, именно физическая среда во многом определяла нашу сущность. Но с наступлением нового времени, когда все меньше людей жило за счет земли, мы становились все свободнее от ее тирании. Мы все еще задавались вопросом, приходя в этот мир: «Что мне делать, чтобы преуспеть?», но с тех пор экономика стремительно становилась почвой для «я» и его мощной контролирующей силой.

Разумеется, такие сдвиги происходили не только в Америке. В Европе экономическая среда также создавала новые формы идеального «я». В 1859 году бывший журналист, железнодорожник и политический активист (а также, как непостижимым образом оказалось, мой прапрадядя) Сэмюэл Смайлс опубликовал «Помощь себе» – первую книгу такого рода, неожиданно ставшую бестселлером. Ею он хотел «побудить молодежь серьезно заниматься достижением правильных целей, не жалея труда, сил, с полной самоотдачей – и полагаться на себя, а не надеяться на помощь или покровительство». Для того, кто жил в Великобритании до промышленной революции, такой посыл мог показаться неправдоподобно оптимистичным. Однако теперь совсем не обязательно было покорно «знать свое место»: терпение и труд могли значительно улучшить жизненный удел.

Это новое представление о личности говорило об изменениях и в мире, и в чаяниях людей, его населяющих. «До XVIII столетия вся власть сосредотачивалась в руках землевладельцев-аристократов, – рассказывает профессор истории Кейт Уильямс. – Смайлс писал в эпоху промышленной революции, стремительного распространения образования и предлагаемых империей экономических возможностей». Впервые человек из среднего класса мог преуспеть, если прикладывал достаточно усилий. Однако требовалась новая рабочая этика, и в своей книге Смайлс отчасти вывел ее. В поисках пропитания и защиты идеальное «я» отныне не полагалось ни на земную знать, ни на Царя Небесного. Хотя христианская этика продолжала доминировать, диктуя глубокий интерес к самоотречению, умеренности и чистоте духа, однако жизнь и благополучие все больше и больше предполагали решение самого индивида. Успех и улучшение положения в обществе становились новыми целями. Выбравшись из-под ливня религии, честолюбие высушило свои крылья и приготовилось взмыть в небо.

Про позитивное мышление (и аутотреннинг) -

Но в Америке, поначалу в тени, зарождалось нечто уникальное. Современность влияла на христианство так, что на первый план вышла его наиболее оптимистичная часть, та, что ставила во главу угла собственное «я». В волшебное время невидимых сил вроде электрического света и телеграфа пышно расцвело «исцеление верой», предполагавшее, что болезни верующего отступят от одного прикосновения священника – если его вера достаточно сильна. Чтобы исцелиться от всех недугов, надо лишь верить. Одним из самых известных целителей стал уроженец Йоркшира, бывший водопроводчик Смит Вигглсворт, однажды пытавшийся вылечить человека от рака желудка, наподдав ему по животу. Тот умер от остановки сердца. А еще как-то раз он спихнул со сцены маленького калеку. Недовольным, не получившим исцеления, вменялась в вину слабость их веры. Ключ к излечению – к счастью, здоровью и спасению – якобы лежал внутри них самих. Все, что следовало делать, – верить.

Адепты «лечения внушением», как их окрестил психолог Уильям Джеймс, думали примерно так же. Джеймс определил веру в лечение внушением как «интуитивную веру во всеисцеляющую силу здорового мышления».

Основателем его считается бывший часовой мастер из Новой Англии по имени Финеас Куимби, вдохновившийся «магнетическими целителями», которые объявляли себя носителями квазимагических способностей. Но Куимби решил, что их пациенты чувствовали себя лучше исключительно из-за убежденности в авторитете врача. «Исцеление не в лекарстве, – писал он, – но в доверии врачу и средству». Затем он начал проверять свои идеи на страждущих. Митч Горовиц пишет: «Метод Куимби заключался в том, что он сочувственно выслушивал пациента и предлагал ему понять, „как болезнь зарождается в сознании, чтобы полностью в это поверить“.

Если убежденность пациента в предыдущей мысли не вызывала сомнений, Куимби побуждал его задать себе вопрос: „Почему я не могу исцелиться?“» В 1862 году Куимби лечил Мэри Бейкер Эдди, позже основавшую Христианское научное движение, сторонники которого утверждали, что источник всех наших болезней и несчастий находится в голове. Двадцать шесть лет спустя британская уроженка, суфражистка по имени Фрэнсис Лорд, очарованная христианской наукой во время поездки в США, опубликовала то, что Горовиц называл «Евангелием процветания». Особенность ее книги заключалось в том, что она предлагала «„средство“ от бедности. Лорд разработала шестидневную программу повторения словесных формул и упражнений с целью разрушения ментальной установки на бедность». С точки зрения Сэмюэла Смайлса, достижения и богатство были напрямую связаны с тяжелым трудом и самоотречением. По мнению же Лорд, надо было лишь верить.

Потом настала Великая депрессия. Это абсолютно катастрофическое событие запустило множество грандиозных преобразований в экономической сфере, изменивших самоощущение людей на многие десятилетия. Это был первый из двух кризисов, значительно подорвавших всевластие индивидуализма. Экономический спад – а за ним и Вторая мировая война – пробудили новую коллективную эпоху «классового компромисса» между богатыми и бедными. Государство все активнее вмешивалось в частную жизнь, что привело к резкому сужению разрыва между состоятельными и малоимущими. Данный процесс получил название «Великая компрессия»

(Период послевоенного бума (хотя есть мнение, что его начало было положено еще при «Новом курсе» Рузвельта), «золотой век» формирования массового среднего класса в США вошел в экономическую историю страны как «Великая компрессия», поскольку рост благосостояния сопровождался сокращением неравенства.)

и длился примерно с 1947 по 1975 год. И разумеется, из этой новой экономики вылупилось новое «я».

Начало истории современного "Я" как мы его знаем -

Начало этому еще в 1930-е годы положил новый курс, предполагавший жесткое регулирование банковской деятельности. За ним последовали закон о социальном обеспечении и внедрение порога минимальной оплаты труда. Начали распространяться профсоюзы. Ставка налогообложения для тех, кто зарабатывал больше всего, составляла до 90 %. Закон о льготах демобилизованным дал тысячам вернувшихся с войны представителям рабочего класса возможность учиться в колледже за счет государства – такие действия большого правительства принесли огромную пользу. Именно в результате подобных мер с 1929 по 1945 год доходы малообеспеченных людей увеличивались быстрее, чем доходы богатых, а в течение последующих двадцати пяти лет их зарплаты росли примерно с одинаковым темпом. «Великая компрессия» привела к тому, что профессор экономики Роберт Гордон характеризует как «золотой век для миллионов выпускников старших классов, которые без обучения в колледже могли найти стабильную работу, состоять в профсоюзе и зарабатывать достаточно, чтобы купить в пригороде дом с задним двором, одну-две машины и вообще иметь уровень жизни, о котором большинство граждан со средними доходами в других странах могли только мечтать».

Появление важности произвести впечатление, важности умения общаться (а значит и не отличаться слишком) - (по-сути, сейчас заметная отличность - социальный суицид) Хотя, наверно так было всегда?

Этот новый коллективный дух способствовал и росту автоматизации производства. Многие фермеры переезжали из сельской местности в города. Здесь они больше не жили бок о бок с родственниками и старыми знакомыми, но сосуществовали с чужаками, на которых нужно было производить хорошее впечатление. Послевоенные годы стали эпохой торговцев и корпораций, компаний, управлявших вашей жизнью. Индивид постепенно превращался в винтик огромного корпоративного механизма. При этом все больше людей перебиралось в растущие, суматошные и безликие пригороды. Чтобы сходиться и обходить в новом сообществе, требовалось добиться признания группы. А для этого вы должны были казаться остроумным, сообразительным, открытым, оптимистичным и привлекательным внешне. Обаяние стало важнее твердости характера.

Не брать чувствительных (интровертных) абитуриентов в Гарвард и правильное мышление -

Именно в это время, как написала в знаменитом исследовании Сьюзен Кейн, проректор Гарвардского университета начал давать указания членам приемной комиссии отказывать «чувствительным» абитуриентам, отдавая предпочтение «здоровым экстравертам».

Самыми продаваемыми книгами становились американские переложения текстов Сэмюэла Смайлса с вкраплениями идей о лечении убеждением и исцелении верой: «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей» Дейла Карнеги («Мужчины и женщины могут избавиться от беспокойства, страха и разных болезней и изменить свою жизнь, поменяв образ мыслей. Я знаю! Я знаю!! Я знаю!!!») и «Сила позитивного мышления» преподобного доктора Нормана Винсента Пила («Если главная проблема в нас самих, то ее решение кроется в том, какие мысли обычно посещают и направляют наш ум»). В них содержались уроки того, «как немедленно понравиться всем», «как создать счастье самим» и как «ожидать лучшего и получить его». Как точно подметил профессор социологии Джон Хьюитт, «эпоха „характера“ сменилась эпохой „личности“».

Однако это новое коллективистское настроение, столь чуждое американской индивидуалистской сущности, не могло прийти безболезненно. Потревоженное национальное бессознательное порождало кошмары. То были годы красного террора с одной стороны и маккартизма, распространявшего параноидальную мысль о том, что Америка может качнуться в сторону коммунизма, с другой. Сходное чувство страха охватывало страну в начале компьютерной эры. Тогда многие опасались «технократии», в которой не останется места свободе и индивидуальности, а всех поработят машины и наступит мир принуждения, конформизма и контроля. Компьютеры представлялись военными технологиями, которые легко могут перейти на службу правительствам и корпорациям и будут использованы нам во вред. «Власть имущее меньшинство создаст единую всеобъемлющую всемирную структуру, настроенную на автоматическое действие, – писал Льюис Мамфорд в книге „Миф о машине“ в 1967 году. – Вместо того чтобы действовать независимо, человек станет пассивным, бесцельным, порабощенным машинами животным, чьи собственные функции, как определяют технологи роль человека, будут либо заложены в машину, либо строго ограничены и контролируемы в интересах обезличенных, коллективистских организаций».

Когда 1950-е годы сменились 1960-ми, «Великая компрессия» породила новое поколение личностей. Сыны и Дочери Корпораций сами завели детей, которые выросли и стали хиппи – еще более коллективистски мыслящими людьми, изменившими западный мир своими идеями о братстве, пацифизме, отрицании авторитаризма и капитализма, а также завезенными с Востока и внезапно ставшими интуитивно понятными представлениями о том, что все в мире взаимосвязано. Эти идеи сыграли важную роль в изменении повестки дня политиков левого толка: от традиционных улучшений условий труда и повышения заработной платы – к всеобщему равенству и правам меньшинств.

Американская трансформация западного «я» явилась продуктом «Великой компрессии». Она сочетала в себе жизнерадостную экстраверсию корпоративного работника, веру в исцеление силой мысли и присущие этой нации оптимизм и убежденность в собственной исключительности. Такая гремучая смесь и породила нового индивида и новый индивидуализм. Настала эпоха огромных ожиданий от эго, которое, согласно новым убеждениям, таило в себе обширные запасы невероятного потенциала. Возглавил эту революцию умов культурный лидер – не столь знаменитый, как Аристотель, Иисус или Фрейд, но умудрившийся во многом повлиять на всех нас. Его звали Карл Роджерс.

Кстати - подумал что Ньюфелд-же с Ванкурвера, то есть дальнего Запада, того самого где Эго плюхается в океан. И то что он говорит - что человек по-определению стремится к раскрытию своего потенциала (сравнивая с деревом - вот мол если правильно дерево поливать оно вырастет и расцветет) - это оказывается еще идеи Аристотеля.

 

[Indigo]

Гуманистическая психология, противник психоанализа, рождение групповой психотерапии -

С ранних лет его жизнь являла собой образец становления западного «я» в миниатюре: мальчишкой он свято верил, что образование может сделать тебя лучше (вполне в духе древних греков), но, кроме прочего, он был убежденным христианином. Все изменилось, когда студентом-теологом он посетил Китай и увидел там страшные вещи, включая тюрьму и детский труд на фабрике по производству шелка, которые навсегда изменили его. «Став свидетелем человеческих страданий, Карл разочаровался в вере, – рассказал мне его биограф Дэвид Расселл. – Вернувшись в университет, он круто изменил направление учебы, бросил богословие и поступил в учительский колледж при Колумбийском университете, где изучал клиническую и педагогическую психологию и получил докторскую степень.

В 1930-е годы Роджерс работал в отделении исследования детей Общества по предотвращению жестокости к детям в Рочестере. Словно эхо того озарения, что почти столетием ранее посетило Финеаса Куимби, ему в голову пришла идея, что важным фактором для выздоровления пациента является характер его взаимоотношений с лечащим врачом. Он убедился, что обращаться с пациентами следует не как с «ненормальными» или «нечистыми», но в типично американском духе оптимизма и доверительности. Больные могли самоисцелиться, но для этого требовалось освободить их от критики, исходящей как от психотерапевта, так и от общества в целом. Роджерс предложил подходить к пациентам с тем, что он окрестил «безусловно позитивным отношением». Мыслители старой Европы полагали, что человеческая природа по сути своей дурна и люди нуждаются в том, чтобы ими управляли. По мнению же Роджерса, мастодонты мысли глубоко заблуждались. Он писал, что «самая суть человеческой природы, глубинные составляющие личности и основа „животного начала“ – вещи положительные: дружелюбие, стремление вперед, рациональное и реалистичное мышление». Подобно Аристотелю, Роджерс верил, что человек стремится к совершенству. Но для достижения счастья его необходимо избавить от общественного осуждения и пренебрежения.

В 1985 году, в возрасте восьмидесяти трех лет, Карл Роджерс все еще жаловался, что Фрейда, этого «авторитарного европейца», до сих пор воспринимают всерьез. Своему биографу он сказал, что идеи психоанализа «соблазнительны и отвратительны», а то, что люди до сих пор не шагнули вперед, «достойно общественного порицания». Даже в заложенной фрейдистами традиции психотерапевтических сеансов, когда врач сидит в кресле вне поля зрения пациента, лежащего на кушетке, «есть что-то отталкивающее». Очевидно, он не шутил, когда призывал обследовать детей психоаналитиков фрейдистского толка. «Едва ли существует лучшее доказательство того, что психоанализ – полная чушь, чем участь детей тех, кто его практиковал. Она незавидная – почти у всех без исключения».

В 60-е годы XX века Роджерс основал научную дисциплину, названную «гуманистической психологией», которая, в свою очередь, породила Движение за развитие человеческого потенциала, сторонники которого верили в невероятную силу личности и ее практически безграничные возможности к постоянному изменению к лучшему. Роджерс и его ученики были убеждены, что работа с психологом полезна и людям, не страдающим расстройствами психики. «Мы считали: что хорошо для невротиков, вполне может оказаться полезно и нормальным», – заявил доктор Уильям Коулсон, директор Западного института поведенческих наук в Калифорнии, где работал Роджерс. Роджерс организовывал «групповые встречи» – терапевтическую среду, в которой под его руководством люди освобождались от социальных ожиданий; им позволялось быть честными с собой и другими; создавалась атмосфера доверия, бесстрашия и «радикальной аутентичности», отчего каждый мог обнажить свою подлинную идеальную сущность и добиться мощного прорыва и трансформации к лучшему.

Попытка терапии монахинь и внезапный результат - вспышки лесбийских отношений и бунтарства, половина ушла из монастыря -

В 1964 году Роджерс получил грант на трехлетнее исследование и развитие системы групповой терапии на базе монастырей, основанных монахинями ордена Пренепорочного сердца Пресвятой Девы Марии в Калифорнии. В 1994 году Коулсон, принимавший участие в исследовании, охарактеризовал его результаты как «полный провал». Начали они с демонстрации монахиням фильма о групповой психотерапии. «Люди из фильма в конце терапии казались лучше, чем в ее начале, – говорил он. – Они стали более открытыми друг с другом, меньше лгали и не скрывали своих суждений: если кто-то из них не нравился кому-то, они свободно говорили об этом, и если нравился – тоже. Так что они ладили с нами и доверяли нам». Однако, по словам Коулсона, вновь обретенная откровенность вылилась во вспышки лесбийских отношений и бунтарства. «Сначала в проекте участвовали 615 монахинь. Спустя год после нашего вмешательства в их жизнь триста написали Папе Римскому прошение об отказе от пострига. Они не хотели подчиняться ничьим указаниям, кроме велений внутреннего „я“». Роджерс завершил исследование на год раньше, чем планировал. «Мы полагали, что терапия поможет сестрам стать лучше, – сказал Коулсон. – Но она их погубила».

Тем не менее групповая психотерапия становилась все глубже, опаснее и – популярнее. За четыре года до начала экспериментов с монахинями другой пионер Движения за развитие человеческого потенциала – писатель Олдос Хаксли – прочел лекцию в Калифорнийском университете в Беркли. В ней он утверждал, что произошедшие за предыдущие несколько десятилетий быстрые перемены подтверждают наличие потрясающего потенциала, заключенного в людях. Он восторгался нашими будущими перспективами. В конце концов он уверенно произнес совершенно ложный довод, в который, однако, многие верят до сих пор: «…неврологи доказали, что никто не использует больше 10 % всех нейронов своего мозга. И возможно, если мы подойдем к этой проблеме с правильной стороны, то это странное создание, коим является человек, сможет достичь невероятных вещей».

Хаксли призывал создать своего рода базовый лагерь для поисковых исследований «человеческих потенциальных возможностей». Среди его слушателей в тот день присутствовал мужчина, которому в голову пришла на удивление сходная идея. Двадцатидевятилетнему Ричарду Прайсу вместе с его партнером, тоже выпускником психологического факультета Стэнфордского университета, Майклом Мерфи предстояло основать святую святых Движения за развитие человеческого потенциала. Мерфи и Прайс были верными сынами американской коллективной экономики и с большим интересом изучали восточные духовные практики, а Мерфи даже провел полтора года в индийском Пондичерри, занимаясь медитацией.

Вначале это было площадкой для проведения серьезных лекций, но затем превратилось в нечто гораздо более странное, когда в 1963 году здесь впервые состоялись вдохновленные Карлом Роджерсом сеансы групповой психотерапии. Мерфи описывал их как «интенсивные сессии по преодолению стресса, часто продолжавшиеся двое суток подряд, во время которых пятнадцать или более участников, находившихся в одной комнате, проявляли и обсуждали свои чувства друг к другу». Его с Прайсом «базовый лагерь» вскоре обрастет легендами, скандалами и самоубийствами. Он станет местом, где Роджерс, наряду с большинством (если не всеми) самых влиятельных мыслителей и лидеров гуманистической психологии, проводил семинары и все более сумасшедшие сессии, где громко звучали идеи, которые изменят «я» всей Америки, а затем и всего мира. Это место называлось Эсален.

Треннинг в Эсалене -

Официальная миссия Эсаленского института гласит: «каждый человек так или иначе несет в себе божественный потенциал; этот потенциал можно раскрыть – особым систематизированным путем, чтобы помочь не избранным, но многим найти в себе неисчерпаемые возможности для обучения, любви, глубоких чувств и творчества». Основываясь на идее Роджерса о «терапии для нормальных», они верили, что глубинная сущность человека имеет божественную природу и все, что нужно сделать, – раскрыть ее. Профессор социологии Марион Голдман пишет, что одной из причин особой привлекательности Эсалена для американцев стало то, что здесь на фундаментальном уровне было пересмотрено определение психотерапии: теперь это было не лечение душевных болезней, а основа личностного роста. Помимо этого, здесь начали популяризировать «духовные» практики, такие как йога, массаж и медитация, связанные с почитанием божественной сущности самого человека, а не бога из какой-либо священной книги. «Эсален сыграл важнейшую роль во введении и продвижении эзотерической культуры, которая впоследствии влилась в культуру мейнстримную, – пишет Голдман. – Тысячи американцев считают себя „духовными“, но не „религиозными“, потому что в институте им был показан способ раскрытия божественной сущности без того, чтобы примкнуть к адептам того или иного вероисповедания… Главным посылом и краеугольным камнем философии Эсалена стало утверждение, что божественная природа присуща всем существам и что мы и есть боги». Эта особая форма духовности, помещавшая источник божественного совершенства внутрь человеческого «я», постепенно завоевала весь мир.

В полдевятого вечера, сверяясь с картой и прокладывая путь между зданиями с характерными названиями («Маслоу», «Хаксли», «Фриц»), я наконец добрался до «Большой юрты», оказавшейся не такой уж и большой круглой постройкой с деревянными полами и потолком, напоминающей театр. Здесь имелись сцена и мощные прожекторы, направленные в ее центр. Я в нерешительности сел с краю в последний ряд, поодаль от примерно двадцати других слушателей, и вскоре увидел, как под софиты вышла Пола Шоу, руководитель курса. Я не представлял, чего ожидать, зная лишь, что курс продлится шесть дней, а работать мы будем с утра до позднего вечера, часто до полуночи. Несколькими месяцами ранее, когда я бронировал место по телефону, сотрудница Эсалена заверила меня, что этот курс ближе всего к сессиям групповой психотерапии, проходившим здесь в 1960-е годы. В каталоге говорилось, что в институте у курса «почетный статус» и он считается «обрядом посвящения» для сотрудников. Его рекламировали как «путешествие вглубь человеческой природы», из которого я должен был вернуться в состоянии «большей аутентичности». Авторы обещали «возможность выразить себя так, как вы, наверное, всегда мечтали, но не считали возможным». Курс назывался «Максимум».

Пола Шоу заняла стул в центре сцены и молча сканировала нас, прикусив нижнюю губу; ее глаза светились угрозой и упоением. Она родилась в Бронксе в 1941 году и, как вскоре стало ясно, сохранила жесткость и проницательность, характерную для его жителей, хотя остротой слуха в свои семьдесят четыре года похвастать уже не могла. Она молчала. Молчание затягивалось. Чем дольше висела тишина, тем больше нарастало напряжение. Люди начали ерзать, покашливать и хихикать. А она все равно ничего не говорила. Она мастерски завладела нашим вниманием. И вдруг… «Добро пожаловать на максимум!»

После краткого приветствия напряжение спало, и она начала раздавать приказы. «Процесс пошел, – гаркнула она. – Как только вы согласились, пути назад нет. Вы приняты. Отказаться нельзя. Я не хочу, чтобы вы разговаривали с кем-либо вне семинара. Когда мы делаем перерыв, вы не выходите. В номера не возвращаться. Соблюдайте конфиденциальность. Можете потом свободно рассказывать обо всем, что увидите здесь, но не упоминайте имен. Не приносите бутылки с водой. Люди нынче вечно сосут свою воду». Она изобразила человека, чавкающего соской. «И прошу вас, на этой неделе не пользуйтесь интернетом. Вы в процессе. И не разговаривайте друг с другом о том, что здесь происходит. Не анализируйте процесс. Если кто-то расстроился, расплакался, не утешайте. Что мы делаем, когда обнимаемся?» С елейной улыбкой на лице она изобразила обнимающего человека. «Мы подавляем. Утешая, мы хотим сделать лучше себе».

Снова замолчав, она принялась медленно оценивать наши лица и кивать, как будто приходя к неким тайным выводам. «Это вам не курс на подушках, – заявила она, и ухмылка пробежала по ее узким губам. – Здесь вы будете развивать себя. Я занимаюсь этим уже тридцать лет, и поверьте, это не развлечение. Мы трансформируем жизни людей. Понятно? Итак, вот основные принципы. Есть три правила, первое связано с Аристотелем: вещь есть то, чем она является. – Она встала и подняла свой стул перед собой. – Это стул. У него пластиковое сиденье и металлические ножки. У него есть некоторые свойства, вес, высота, ширина. Он – то, что есть. Уяснили? Ладно. Правило второе: принимайте. Правило третье: проявляйте творческий подход. – Она снова села, и ее лицо расплылось в улыбке. – Надеюсь, вы готовы. Потому что сейчас мы вас хорошенько встряхнем».


Пока Пола говорила, публику охватывала какая-то сюси-пусичная атмосфера. Воздух будто сделался липким. Участники на первых рядах смотрели вверх на нее неотрывно. Казалось, сами их веки вытянулись, чтобы полные мольбы глаза могли еще чуточку приблизиться к ней. Они прижимали к груди сложенные домиком кисти рук и смеялись ровно тогда, когда следовало. Я наблюдал издалека, вжимаясь в кресло.

Нам предстояло по очереди выйти на сцену и «привязаться» к кому-то, с кем мы встретимся взглядом, а затем описать ощущения, возникшие в теле. Нам нельзя было обозначать их привычными клише и говорить, что мы «нервничаем» или что нам «не по себе» и тому подобное, ведь это язык нашей «системы». Здесь нам следовало заново открыть для себя чувственную реальность, описывая сами ощущения, а не ярлыки, которые мы привыкли на них навешивать. Задача состояла в том, чтобы уподобиться детям, которые выражаются свободно, пока общество взрослых их не задавит. «Дети есть дети, – сказала Пола. – Мысль о том, чтобы выйти из зоны комфорта и стать всем тем, чем вы можете быть, пугает. Она угрожает укладу нашей жизни и рамкам, в которых мы существуем».

Я подался вперед от любопытства: что же произойдет дальше? Эта реальность, противопоставляемая «системе», напомнила мне об интерпретаторе левого полушария и его конфабуляциях. Мы чувствуем то, что чувствуем, а голос в голове пытается обозначить и объяснить эти чувства, хотя и не знает о них напрямую. Возможно, думал я, Пола в чем-то права. Когда она говорила о первом правиле, «связанном с Аристотелем», меня на секунду словно пронзило током. Вещь есть то, чем она является. Примите ее. Как бы мне ни хотелось вернуться в Англию и забраться в постель со своими собаками, как только она это сказала, я сразу понял, что снова оказался в нужном месте.

Претензии к отцам - "Одна женщина пожаловалась, что отец обогнал ее, когда они бежали наперегонки, из-за чего она выросла слишком напористой".

На сцене под прожекторами уже наметилась четкая схема. Человек выходил вперед и ловил чей-нибудь взгляд, а затем описывал свои ощущения. Они говорили о страхе, чувстве собственной неполноценности, стыде и так далее, после чего Пола произносила примерно следующее: «Кто-то в вашем прошлом заставил вас чувствовать это. Кто?» И почти всегда в ответ звучало «мой отец». Пола приказывала им «посадить его туда» – вообразить, будто человек в зале, к которому они «привязаны», и есть их отец. «Что вы хотите ему сказать?» И тут начинали литься слезы.

Женщина шестидесяти с чем-то лет с длинными седыми волосами, темным загаром и глазами как у бладхаунда призналась, что у нее дрожат ноги. «Направьте дыхание в эту дрожь», – приказала Пола. Она послушалась. Дрожь стала заметной. Пола спросила, кто вызвал это ощущение. «Мой отец», – ответила та. «Так посадите его туда». У женщины затряслись руки, а затем плечи. Она всхлипывала, воображая своего отца и ругая его, словно сумасшедшая. «Ты хотел, чтобы я стала инженером и думала как математик, – причитала она. – Я попросила у тебя набор юного химика, лишь бы порадовать тебя». Ее дрожь все усиливалась, глаза раскраснелись от слез, а голос стал выше на целую октаву, и она провыла в темноту: «Ты всегда хотел, чтобы я мыслила последовательно». Теперь уже тряслось все ее тело, заставляя ее подпрыгивать. Пола спросила: «Какой звук связан с дрожью?» Продолжая трястись и подпрыгивать на несколько дюймов от пола, она закричала: «Хак! Хак! Хак! Хак!»

Люди продолжали выходить. Одна женщина пожаловалась, что отец обогнал ее, когда они бежали наперегонки, из-за чего она выросла слишком напористой. Другую отец заставлял чувствовать себя «невидимой», и в результате, став взрослой, она так и живет всю жизнь. Еще одна, плача, призналась, что «отец однажды назвал меня сукой, будто это был пустяк». Наконец, на сцену вышел один из немногих мужчин: красивый широкоплечий финский архитектор, чей отец – успешный музыкант – хотел, чтобы тот стал знаменитым виолончелистом. «Помню, мне было семь. Ты смотрел, как я играю, а на лице читалось: „Какой кошмар, просто не верится“, – сказал он, рыдая от этого воспоминания. – Как же я зол! Я ощущаю эту злость вот здесь». Скорчив гримасу, он схватил себя за промежность.

Поскольку я уже немало знал о мужских самоубийствах и недостижимости для многих мужчин идеального сочетания заботы и силы, мне становилось жаль всех этих отцов, о которых люди отзывались с такой ненавистью. Я ерзал в кресле, сгибая и разгибая пальцы и дрыгая ногой, пока участники один за другим поднимались и спускались со сцены. Я считал их в уме, пока моя очередь неумолимо приближалась, и очень-очень сильно хотел исчезнуть.

 

[Indigo]

Перлз, основоположник гештальт-терапии - "отвергнут и осмеян проституткой в тринадцать лет".
Страшась губительных последствий мастурбации, выучился на психоаналитика.

Давно не читал ничего подобного. Психотерапевты которых мы заслужили.

Фриц. Так к нему обращались, несмотря на известность. Просто Фриц. Однако не следовало обольщаться и принимать эту фамильярность за дружелюбие. Фриц мог запросто окатить вас безжалостным презрением, причем на глазах у всех. В детстве его не баловали: мать наказывала его плетью и выбивалкой для ковра, а отец обзывал «куском дерьма». Он был исключен из школы, отвергнут и осмеян проституткой в тринадцать лет, не смог пройти стажировку и наконец, страшась губительных последствий мастурбации, выучился на психоаналитика. Он бежал из Германии в 1933 году, оказавшись в нацистском черном списке, и в итоге обосновался в Южной Африке. Там он достиг успеха и разбогател на поприще психоанализа, оставаясь его преданным (хотя и склонным к ревизионизму) последователем до злополучной встречи в Вене с самим маэстро – «болезненного и важного в историческом плане события, которого он так и не простил Фрейду», как написал замечательный эсаленский биограф Уолтер Труэтт Андерсон.

В институте Фриц прославился почти навязчивой критикой своего бывшего гуру, которого он оскорблял (равно как и сотрудников Эсалена) при любой возможности. С его точки зрения, идеальное «я» в высшей степени аутентично, никогда не подвергает себя цензуре и бескомпромиссно в поведении. Вместо того чтобы подавлять свою сексуальность (в старомодной европейской манере), Фриц не стесняясь демонстрировал всем свою эрекцию, направляясь голышом к знаменитым горячим источникам. Он клеился почти к любой женщине, оказавшейся в его поле зрения, а если та не возражала, то непременно поглаживал ее гениталии. Он любил носить шлепанцы и пижаму, а заговаривая с молодыми красотками, с хвастливой решительностью представлялся «грязным старикашкой». Как минимум однажды в ответ на это он услышал фразу своей мечты: «А я грязная девчонка», – после чего случилось то, что случилось.

 

[Indigo]

Подумал что психотерапия гениальный бизнес - коммерсант берет 300 дол (а когда-то брали и по 1000 и больше - с учетом инфляции это может быть и 4000 сейчас) за час своего разговора, без каких-либо гарантий качества и даже того что не станет хуже.
Продавать час разговора по 300 дол - это-ж супер.
А можно еще заняться групповой терапией и с каждого брать по 100-200 за час.

Или вот Луиза Хей известная (позитивная психология, аутотреннинг)

Родилась в Лос-Анджелесе. В 15 лет бросила школу, дом и уехала в Чикаго. В 16 лет родила ребёнка, которого отдала на усыновление. В 1950-х годах переехала в Нью-Йорк. Работала в ресторане, аптеке и пр.[10] Несколькими годами позже сменила имя и стала моделью. В 1954 вышла замуж за бизнесмена Эндрю Хэя, брак с которым продлился 14 лет[11].

В 1970 году после развода Луиза стала посещать собрания «Первой Церкви Религиозной Науки» в Нью-Йорке (The First Church of Religious Science). Там она стала популярным оратором и вскоре начала консультировать клиентов[11]. После нескольких лет работы в церкви Луиза Хей составила «Справочник» с перечислением болезней и их, якобы, психологических причин. После продажи «Справочника» она начала читать лекции и проводить семинары по всей территории Соединённых Штатов[10].

Спустя 3 года Луиза получила в церкви лицензию религиозного учителя[источник не указан 286 дней]. Параллельно она изучала работы Флоренс Шинн, одной из основательниц религиозного движения Новой мысли[значимость факта?]. Затем, она продолжила своё образование в Международном университете Махариши индуистского деятеля Махариши Махеш Йоги в штате Айова[11].

По собственным словам, в конце 1970-х Луиза с помощью аффирмаций и смены убеждений смогла избавиться от рака влагалища[12]. Однако, её врач, наблюдавший Луизу в этот период, сообщил в газете «The Village Voice», что раком Луиза никогда не болела, а лишь внушила себе это[13].[неавторитетный источник]

В 1980 году Луиза переехала вновь в Южную Калифорнию. В 1984 году была выпущена книга её авторства «Исцели свою жизнь» в которую вошла расширенная и дополненная таблица недугов и аффирмаций из ранее изданной брошюры. Книга попала в список самых продаваемых книг США 1984 года по версии «New York Times» и оставалась на лидирующих позициях в течение 13 недель[11].

В 1985 году Луиза создала группы поддержки «The Hayride» для людей, больных СПИД-ом. К 1988 году группа выросла с шести до 850 человек и переехала в зрительный зал в Западном Голливуде[источник не указан 286 дней].

В 1987 году Луиза Хей основала и возглавила издательскую компанию «Хей Хаус», которая издаёт книги, аудиокниги, CD, DVD, и пособия по астрологии, нумерологии, альтернативной медицине, картам Таро, медитации и экстрасенсорики[14]. Среди авторов, работавшими с «Хей Хаус» были Уэйн Дайер, Сьюз Орман, Марианна Уильямсон, Сильвия Браун, Дорин Верче, Джоан Борисенко и Дипак Чопра[11].

В 2004 году книга «Исцели свою жизнь» вновь стала лидером продаж благодаря появлению Луизы Хей на ток-шоу у Опры Уинфри и ток-шоу у Фила Донахью[источник не указан 286 дней].

В 2005 году начала вещание интернет-радиостанция «Hay House Radio — Radio for your Soul®» («Хей Хаус Радио» — радио для души")[7], основанное Луизой Хей и её партнёрами по бизнесу.

«The Hay Foundation», некоммерческий фонд, который поддерживает «другие организации, занимающиеся консультациями», «уделяет внимание» пациентам в хосписах и раздачей брошюр; переводит книги Луизы Хей на иностранные языки, пропагандирует её взгляды на здоровый образ жизни и «позитивное мышление» для больных СПИДом, а также, оказывает поддержку жертвам домашнего насилия.

В 2008 году вышел документальный фильм «You Can Heal Your Life» («Ты можешь исцелить свою жизнь»), распространявшийся среди участников «семинаров счастья». Из-за специфики распространения кассет с фильмом точный размер полученной прибыли неизвестен.

 

[Боpя]

Перлз, основоположник гештальт-терапии - "отвергнут и осмеян проституткой в тринадцать лет".
Страшась губительных последствий мастурбации, выучился на психоаналитика.

Давно не читал ничего подобного. Психотерапевты которых мы заслужили.

🙂
А я почитывал Перлза. Гештальт терапия и все дела.
Даже смешно вспомнить. Чот типа экзистенциальное у него кажется. И тогда такие терапевты не гнушались типа гарем себе создавать видимо из пациенток🙂
Но я скромненько вот эти его гедонистические хотелки пропускал мимо ушей🙂 типа неприличное это. Типа не обращал внимание. Да там он немного писал про это. В основном наверное философская херь.

 

[Ksenia]

Подумал что психотерапия гениальный бизнес - коммерсант берет 300 дол (а когда-то брали и по 1000 и больше - с учетом инфляции это может быть и 4000 сейчас) за час своего разговора, без каких-либо гарантий качества и даже того что не станет хуже.
Продавать час разговора по 300 дол - это-ж супер.
А можно еще заняться групповой терапией и с каждого брать по 100-200 за час.

Или вот Луиза Хей известная (позитивная психология, аутотреннинг)

Да, бизнес на грани мошенничества. Если обычный врач обещает систематически волшебное исцеление, которое он, естественно, дать не может, то его лишат лицензии. А сфера психотерапии не регулируется. У многих свои "авторские" методики, многие могут обещать то, что дать не могут. Более того говорят, что это искусство, а не индустрия. А раз это искусство, то нельзя из этого делать бизнесс/индустрию. У Николоси целая клиника была по терапии гс. Однако он обещал то, что многим дать не мог. Сейчас все больше и больше людей это пронюхивают, и уже многие не довольны.

 

[Боpя]

Но я скромненько вот эти его гедонистические хотелки пропускал мимо ушей🙂 типа неприличное это. Типа не обращал внимание. Да там он немного писал про это

Точнее я не мог понять что чот не то и не так. Типа сексуальная свобода же. А я тут то ли девственник, то ли кто😀

 

[Котик]

Однако он обещал то, что многим дать не мог. Сейчас все больше и больше людей это пронюхивают, и уже многие не довольны.

Просто тысяча плюсов!

 

[Мурз]

Подумал что психотерапия гениальный бизнес - коммерсант берет 300 дол (а когда-то брали и по 1000 и больше - с учетом инфляции это может быть и 4000 сейчас) за час своего разговора, без каких-либо гарантий качества и даже того что не станет хуже.
Продавать час разговора по 300 дол - это-ж супер.
А можно еще заняться групповой терапией и с каждого брать по 100-200 за час.

Или вот Луиза Хей известная (позитивная психология, аутотреннинг)

Ну а марафоны всякие. Родологи, нутрологи.
Кстати подавляющее количество клиентов женщины.