В середине этой малярии
— Доктор, что с ним, это малярия?
— Девушка, сначала надо сделать анализ крови! Пока симптомы таковы, что болезнь может оказаться любой из двух десятков лихорадок, которые мне пришлось здесь увидеть!
— Так дайте же ему какое-нибудь лекарство!
— Единственное, что я мог ему дать, моя милая, это жаропонижающее и средство от головной боли! Лаборант появится на работе только утром! До этого придется потерпеть: если сейчас ввести ему что-нибудь сильнодействующее вроде делагила, мы так и не поймем, малярия это или, скажем, желтая лихорадка!
— А если жаропонижающее не подействует? Ведь у него уже сорок!
— Лаборант появится через четыре часа, тогда и посмотрим! Ничего, парень крепкий, спортивный, заболел в первый раз, должен выжить!
* * *
Начавшийся вдруг шум был такой интенсивности, что Лейтенант невольно огляделся вокруг. Поскольку Циркус Максимус первоначально предназначался для проведения еще одной любимой забавы римлян — скачек, он имел несколько вытянутую форму, напоминавшую современный футбольный стадион.
Посреди посыпанной песком арены возвышался некий каменный гребень, по-видимому, служивший для гоночных колесниц естественным ориентиром во время соревнований. Лейтенант, которому начинало нравиться участие в этом довольно интересном кошмаре, решил напрячь замутненный токсинами плазмодиев мозг и понять, почему его поединок происходил в этом, гораздо более старом амфитеатре, а не в знаменитом Колизее.
В этот момент шум многотысячной толпы принял несколько иной характер, и новоиспеченный ретиарий попытался понять суть происходящего. Сделать это оказалось не так уж и трудно. Метрах в пятидесяти от себя он увидел императорскую ложу, в которую, по всей видимости, в сопровождении ярко одетой свиты зашел ее хозяин в пурпурной тоге. Толпа взорвалась восторженными криками:
— Слава тебе, о Неро Клаудиус Цезарь Друзус Германикус, великий и несравненный!
— Приветствуем тебя, потомок Цезаря, продолжатель его великих дел!
— Долгих лет тебе, император, и твоей жене Поппее!
Что ж, все в малярийном кошмаре советского офицера стало на свои места. Действительно, Колизей построил позже Веспасиан Флавий. Тот самый, который был таким неотесанным неучем, что умудрился уснуть на представлении самого Нерона. В результате преторианцы-телохранители с позором вышибли его из театра. Ведь, как было известно всему двадцатимиллионному населению империи, Нерон ценил свое актерское дарование и жаждал соответствующей славы гораздо больше, чем, скажем, лавров покорителя Востока. Поэтому, когда через пару лет к Веспасиану прибыл гонец с приказом о назначении командующим в мятежную Иудею, он подумал, что его пришли арестовывать. Десятилетие спустя этот основоположник династии Флавиев, бывший хорошим генералом и неплохим администратором, но в то же время не обладавший харизмой своих предшественников, решил завоевать симпатию плебса с помощью строительства нового амфитеатра по последнему слову тогдашней науки и техники. Сразу скажем, что повысить свою популярность таким затратным способом ему удалось в гораздо меньшей степени, чем подавлением восстания евреев. Лейтенант удивился бы, узнав, что вышеупомянутая историческая личность в данный момент в компании еще одного будущего императора — совсем еще молодого Тита — с дружелюбным одобрением разглядывала его ладную фигуру в набедренной повязке.
Нерон устроился в своей ложе и величавыми кивками головы с густыми светлыми волосами отвечал на искренние восторги черни и гораздо менее сердечные приветствия знати. Распорядитель игр решил продолжить шоу и, видимо получив какой-то знак от императорской свиты, объявил следующий номер:
— Ретиарий против секутора!
Толпа вновь взревела от восторга. Секутор — классический противник ретиария — был идеально оснащен для боя с ним. Так же закованный в броню, как и скопированный с греческого пехотинца-гоплита хопломах, он имел одно важное отличие. Все его доспехи делали идеально гладкими, без всяких украшений и выступов — чтобы затруднить ретиарию использование его сети. Даже шлем появившегося на арене гладиатора был абсолютно круглым, с двумя дырками-бойницами, сквозь которые холодно смотрели голубые глаза северного варвара-тевтонца. Забеспокоившийся было Лейтенант вдруг вспомнил, что он бредит и, философски подумав, что уж в кошмаре-то с ним ничего плохого произойти не может, вступил в очередной бой. Очень скоро, побегав вокруг своего противника и пощупав его оборонительные рубежи, он понял, что, даже будучи закованным в броню, тот обладал гораздо более проворными ногами, чем ветеран-фракиец. Без лишних, способных утомить его движений, без оскорбительных криков тот мгновенно использовал любую возможность, чтобы повредить сеть или попытаться отсечь мечом от древка металлический наконечник трезуба. Это ему, впрочем, пока не удавалось. В какой-то момент секутор решил, что достаточно усыпил бдительность своего юного противника. Он сделал внезапный выпад, отразив щитом удар трезубца и попытавшись направить лезвие короткого, но острого испанского меча в шею Лейтенанта. Лишь быстрые ноги, выработанная занятиями каратэ реакция и закованная в доспехи рука спасли нашего бредящего героя от возможно смертельного удара. Публика приветствовала это неожиданное развитие событий громкими криками. Ей уже надоели скучные топтания двух бойцов друг вокруг друга. Все они, включая женщин и даже первых христиан, пришли сюда увидеть кровь, а ее-то сегодня пока пролито не было.
Отбежавший в сторону Лейтенант все же решил не торопиться — в отличие от варвара-секутора, он уже одержал сегодня красивую победу и успел завоевать симпатии толпы. Думая над тем, как подобраться к обладателю страшных в своем спокойствии голубых глаз, он вдруг понял, что нужно делать. В последующие пять-шесть минут он резко активизировал свои действия, забегая с разных сторон и пытаясь нанести удары трезубцем на разных уровнях — в шею, не защищенную броней грудь и по внутренним поверхностям бедер. Разумеется, его оппонент легко отбил все эти вполне ожидаемые атаки. В сверкающих сквозь бойницы глазах появилось выражение свирепого превосходства. Варвар подумал, что с этим-то молокососом он несомненно справится. Было бы неплохо нанести смертельный удар этому смазливому ретиарию его собственным трезубцем. Скажем, воткнуть его прямо в лицо, чтобы застонали от ужаса все его поклонницы. Надо сказать, что, поскольку ретиарии были единственными из гладиаторов, кто обходился без шлема, ланисты — владельцы гладиаторских школ — специально подбирали на эту роль мужчин с приятными чертами лица. Варвар, чья голова уже к двадцати пяти годам оказалась иссечена всевозможными шрамами, завидовал этому юноше, а потому позволил своим чувствам помешать столь необходимой в бою холодной концентрации внимания. Когда ретиарий неожиданно подвернул ногу и упал на песок, секутор лишь удовлетворенно отметил, что боги действительно благоволят к нему в этот солнечный день, и бросился к, казалось, временно беспомощному противнику. Но когда он — торжествующий и забывший об осторожности — приблизился к Лейтенанту, тот вдруг резко повернулся и обеими руками бросил в узкие глазницы шлема варвара большую пригоршню песка. Его крупицы попали не только в широко открытые голубые глаза тевтонца, но и на время перехватили его дыхание, когда он от неожиданности вдохнул песок широко открытым ртом. Выпустив из рук щит и роняя невольные слезы, он как сумасшедший размахивал мечом, пытаясь поразить невидимого пока ретиария, столь коварно ушедшего от, казалось, неминуемой смерти. И в этот-то момент Лейтенант спокойно, под одобрительный рев толпы, набросил на своего противника сеть. Отчаянные попытки секутора избавиться от проклятых тенет привели лишь к тому, что он запутался в них окончательно, хотя ему и посчастливилось удержать в руках свой короткий меч. Раздавшиеся со всех сторон вопли плебса и потерявших на время свою чопорность аристократов не вызывали сомнения в том, на чьей стороне были симпатии зрителей:
— Добей его, симпатяга!
— Бей в грудь или в горло!
— Отправь варвара на корм рыбам!
Тевтонец, понявший, что боги оставили его, не стал дожидаться решения императора. Нерон, в первые годы правления запретивший добивать побежденных, впоследствии растерял свое милосердие. Смерть, так или иначе, была неизбежной. Нащупав рукоятку меча, по-прежнему путающийся в сетях варвар направил острый конец клинка в свою обнаженную грудь и упал на него так, что тот прошел сквозь его тело. Цирк одобрительно загудел, оценив мужественную гордость поверженного бойца и дождавшись первой порции крови, пролившейся сегодня на песчаную поверхность арены. Лейтенант в оцепенении смотрел на судороги умирающего воина, дивясь тому, насколько реалистичными оказались картины его бреда. Наконец голубоглазый варвар затих, а пятно окровавленного песка под ним приняло внушительные размеры. Секутор был мертв. Поверхность арены невдалеке вдруг вздыбилась, и в ней возникла черная дыра. Вздрогнувший от неожиданности Лейтенант с ужасом увидел, как оттуда вылезли жуткие существа — рабы, одетые богами потустороннего мира. Они сноровисто и деловито потрогали ногу убившего себя гладиатора раскаленным железным прутом (тот не шелохнулся) и, зацепив мертвое тело крючьями, утащили его в свою подземную берлогу. Один из рабов, задержавшись, быстро засыпал кровяное пятно свежим песком. Спустя пять минут уже ничто не напоминало о только что произошедшем здесь бое. Наш бредящий герой вдруг подумал, что пора заканчивать с этим кошмаром, и попробовал вынырнуть из него. Он сделал одно мысленное усилие, затем другое. Он даже расслышал было где-то далеко, в другой реальности, знакомый голос Тани, говорившей кому-то: «Или езжайте за своим лаборантом, или я сейчас разбужу главного военного советника!». Но ничего не вышло: он так и стоял на арене под палящим солнцем. Лейтенант не совсем представлял себе, как же теперь будут развиваться события, повинуясь причудливым соединениям нейронов в его потревоженном ядом плазмодиев мозгу. На секунду он вспомнил о полученных накануне солнечных ожогах и невольно поежился, испугавшись еще дрдших последствий. Но потом ему стало ясно, что уж чего-чего, а подобного в кошмарах бояться не стоит!
* * *
— Sine missione![20] — вдруг раздался громкий, хорошо поставленный и какой-то рокочуще-густой голос.
Лейтенант вдруг понял, что голос этот принадлежал рыжеватому человеку в пурпурной тоге, величественно восседавшему в императорской ложе. «Да чтоб ты пропал!» — неласково подумал наш герой и вновь попытался избавиться от навязчивого бреда или, на дрдой конец, нырнуть в менее кровавый кошмар. И вновь это не удалось. Нерон пропадать отказался и, взяв в пухлую руку сверкнувший зеленоватыми лучами камень, прищурившись, посмотрел сквозь него на Лейтенанта. Тот сразу вспомнил, что близорукий персонаж его кошмара, как писали историки древности, использовал огромный изумруд в качестве лорнета. Хотя до императора и его свиты было метров пятьдесят, Лейтенанту показалось, что он встретился взглядом с потомком Цезаря. И даже на таком расстоянии сумел многое прочитать в его серых глазах. Там отражались любопытство и жестокость, пытливый ум и детская непосредственность. Но, как вдруг понял Лейтенант, больше всего в этих подслеповатых глазах было ревности. Повелитель огромной и могущественной империи римлян завидовал славе юноши-гладиатора!
— Sine missione! — вслед за официальным хозяином игр повторил одетый в расшитую золотом и жемчугами тогу распорядитель с толстым слоем пудры на потрепанном жизнью лице. Еще один взмах платка, и в открывшихся воротах показался новый противник.
— Ваше императорское величество, прекрасная императрица Поппея, уважаемая римская публика! Сейчас перед вами сразятся ретиарий и сагиттарий!
Цирк зашумел, обсуждая услышанное. Лейтенант не знал, а потому и не смог вспомнить, что термин «сагиттарий» в Древнем Риме означал гладиатора-лучника, закованного в броню с головы до ног. Историки так и не смогли определить, с кем вооруженный подобным образом боец должен был сражаться. На всякий случай, наш герой приготовился к дрдшему. Казалось, даже всезнающие зрители затруднялись подсказать вдруг ставшему звездой гладиатору, какого же Юпитера ему теперь делать. Дувший до этого легкий ветерок, трепавший полотнища солнцезащитных тентов, неожиданно прекратился. Над ареной воцарилась жуткая тишина. От песка пахло сыростью и гнилой кровью десятков тысяч убитых здесь людей. И тут кошмар Лейтенанта принял неожиданный поворот. «А вдруг, — похолодел он от страха под палящим солнцем, — это не бред? А что, если я бредил там, в Африке, в двадцатом веке нашей эры? А если сейчас окажется, что опасность представляют не взбесившиеся комитетчики с гадюками, шприцами и пистолетами, а вон тот дядька в шлеме, уже поднявший свой лук?» Лучник действительно решил, что достаточно долго раскланивался с императорской ложей, и приступил к довольно простой, с его точки зрения, задаче: расстрелу фактически беззащитного ретиария с помощью тяжелого персидского лука. Длинная и толстая стрела, пущенная из такого оружия, могла пробить насквозь и сирийскую кольчугу, не говоря уже о голом торсе молокососа, которому, по мнению сагиттария, сегодня и так уже слишком много везло. Вытерев о кожаный пояс мокрые от пота пальцы, лучник вытащил из колчана за спиной первую из дюжины стрел и приготовился к выстрелу. Лейтенант, на время отогнавший тревожную мысль о том, бредит ли он на самом деле, понял, что бой будет или коротким, или, наоборот, достаточно продолжительным. Скорее всего, его противник думал, что выбранная ретиарием стратегия будет заключаться в наматывании кругов по арене с одновременным уворачиванием от посылаемых в него стрел. Сагиттарий будет постепенно прижимать его к краю цирка, ограничивая поле для маневра и выходя на дистанцию, с которой будет невозможно промахнуться. Далеко у ворот зазвенела отпущенная тетива из бычьих жил, и первая стрела едва не поразила ретиария в открытую грудь. Лейтенант отскочил в сторону, одновременно отметив, что лучник — как футболист, бьющий пенальти, — сделал ставку на то, что его противник отпрыгнет вправо. По счастью, в этот раз наш герой уклонился в противоположном направлении. Интересно, повезет ли ему в следующий раз? Лейтенант решил не дожидаться ответа. Когда лучник опять спустил тетиву, он плашмя упал на землю, услышал свист пролетевшего рядом снаряда, тут же поднялся и помчался прямо на сагиттария. Тот, не угадав намерений противника и ожидая, что он еще несколько секунд пробудет на песке, выпустил очередную стрелу почти вертикально вверх. Несущийся к нему ретиарий не увидел, как та, достигнув апогея, устремилась вниз и через мгновение воткнулась туда, где какие-то секунды назад находилось его тело. Набирая скорость, он как в замедленном фильме видел лучника, грациозным движением правой руки достающего из-за спины четвертую стрелу. Сагиттарий потерял драгоценные крупицы времени на третий выстрел, а потому у Лейтенанта появился шанс достигнуть линии броска трезубца до того, как лучник спустит тетиву. Если бы рука сагиттария дрогнула, то Лейтенант, возможно, и смог бы метнуть свое единственное оружие еще до того, как противник пошлет смертоносный снаряд в его стремительно приближавшийся силуэт. Был полдень, а потому ни один из гладиаторов не имел преимущества атаки со стороны солнца. В тот самый момент, когда лучник с характерным жужжащим звуком спустил тетиву, Лейтенант метнул свой трезубец и упал на песок, закрыв руками голову и торс. Уже в падении он почувствовал резкую, как будто от ожога, боль в пальцах левой руки, а потом, через мгновение, услышал жуткий рев зрителей.
Едва очнувшись от падения, он посмотрел в сторону лучника и не сразу увидел его. Поднявшись на ноги, Лейтенант смог разглядеть, что тот лежит навзничь и что у него вдруг вырос длинный рог. Рогом оказался удачно брошенный трезубец, попавший не успевшему отклониться сагиттарию прямо в голову. Зубья не смогли пробить толстый металл шлема, но они прошли сквозь редкие прутья забрала и угодили в глаза лучника. Он умер мгновенно. В его колчане за спиной остались восемь стрел. Лейтенант посмотрел на свои пальцы: на них оказался глубокий, до самой ослепительно белой кости, порез, из которого обильно текла кровь. Он очень устал, ему хотелось пить, его сильно тошнило. Словом, нашему герою очень хотелось забраться в тихое, прохладное место. Где в него не норовили бы воткнуть поглубже заостренный кусок железа. Где после соревнований надо не зашивать разорванные стрелой пальцы, а идти в душ, а потом литрами пить холодную газировку с сиропом из автомата в раздевалке спорткомплекса. Где ему не надо было убивать, чтобы спасти свою жизнь и развлечь почтеннейшую публику.
* * *
— Что ж, анализ на «толстую каплю» ясно показывает малярию! Девушка, вы бы не сердились, а радовались, что у вашего молодого человека понятная мне болезнь! А не какая-нибудь Эбола или Марбург! От которых нет иных средств, кроме молитвы и плясок шамана!
— Посмотрите! У него идет кровь из левой руки! Что с ним происходит?!
— Гм… Действительно, непонятно! Может, пациент в бреду порезался иглой от капельницы? А откуда в ране песок?
— Очнись! Да очнись же!
