My messy bedroom

[Indigo]

Из книги Первичный крик Артура Янова -

Открытие первичной родовой боли

Несколько лет назад мне пришлось услышать нечто такое,
что буквально перевернуло мою профессиональную жизнь
и жизнь моих пациентов. То, что я услышал, может изменить
саму природу психотерапии в том виде, в каком мы ее сегодня
знаем, — то был жуткий нутряной крик молодого человека, рух-
нувшего на пол во время психотерапевтического сеанса. Я могу
уподобить этот вопль лишь душераздирающему крику челове-
ка, которого собираются убить. Моя книга посвящена именно
этому воплю и тому, что он может означать для раскрытия тай-
ны возникновения неврозов.
Молодого человека, испустившего тот незабываемый крик,
мы условно назовем Дэнни Уилсоном, и пусть он будет двадца-
тидвухлетним студентом колледжа. Он не страдал ни психоза-
ми, ни истерией; нет, это был бедный студент — замкнутый,
впечатлительный и спокойный. В перерыве группового сеанса
психотерапии он рассказал нам историю о человеке по имени
Ортиз, выступавшем в то время на лондонской сцене. Этот
Ортиз являлся публике, завернутый в пеленки и сосал молоко
из бутылки. Все время своего выступления актер громко вопил:
«Мама! Папа! Мама! Папа!» Он выкрикивал эти слова во всю
недюжинную силу своих легких. В конце выступления он из-
вергал содержимое желудка в пластиковый пакет. Публике тоже
раздавали пакеты и советовали посладовать его примеру.

Потрясение, которое Дэнни испытал от увиденною и ус-
лышанного в театре, побудило меня попробовать что-нибудь
примитивное, что прежде ускользало от моего внимания. Я
попросил Дэнни покричать: «Мама! Папа!» Дэнни отказывал-
ся, говоря, что не видит никакого смысла в таком ребяческом
действии; кстати, если честно, то я и сам никакого смысла в
этом не видел. Но я настаивал на своем, и Дэнни наконец усту-
пил. Начав выкрикивать требуемые слова, он заметно расстро-
ился. Внезапно он рухнул на пол и принялся извиваться, слов-
но в мучительной агонии. У него участилось дыхание, но он
продолжал сдавленно выкрикивать: «Мама! Папа!» Эти слова
вырывались из его горла почти непроизвольно, с непередавае-
мым хрипом. Казалось, он пребывает в коме или в гипнотичес-
ком трансе. Корчи уступили место мелким судорогам, и нако-
нец несчастный испустил такой душераздирающий и громкий
вопль, что дрогнули стены моего кабинета. Весь этот эпизод
длился не более нескольких минут, и ни я, ни Дэнни, так и не
смогли понять, что же произошло. После того как припадок
миновал он сказал мне лишь одно: «Я сделал это! Я сам не знаю,
что именно, но я могу чувствовать».

То, что произошло с Дэнни, поставило меня в тупик на не-
сколько месяцев. До этого я проводил сеансы интуитивной те-
рапии в течение семнадцати лет — в качестве психиатра, соци-
ального работника и в качестве психолога. Я учился в психиат-
рической клинике, где следовали заветам Фрейда, и в психиат-
рическом отделении Госпиталя Ветеранов Администрации, где
им следовали не очень старательно. Несколько лет я работал в
психиатрическом отделении детской больницы в Лос-Андже-
лесе. За все время своей врачебной карьеры мне ни разу не при-
ходилось видеть ничего даже отдаленно похожего. Так как я
записал на пленку то достопамятное вечернее занятие, то у меня
была возможность снова и снова прослушивать запись, что я и
делал на протяжении следующих нескольких месяцев, силясь
найти разгадку. Но я не мог ее найти.
Однако вскоре мне выпала возможность узнать об этом фе-
номене несколько больше.

Один из моих пациентов, тридцатилетний мужчина, кото-
рого я здесь назову Гэри Хиллардом, с большим чувством рас-
сказывал мне о своих родителях, которые постоянно ругались,
не любили его и вообще испортили ему жизнь. Я попросил его
громко позвать родителей. Пациент отказался. Он «знал», что
родители не любили его, так какой же прок их звать? Я упросил
его пойти навстречу моему капризу. Скрепя сердце и не особо
стараясь, он принялся звать мамочку и папочку. Вскоре я заме-
тил, что дыхание его стало чаще и глубже. Его зов превратился
в полностью непроизвольный акт, он принялся извиваться,
содрогаться в конвульсиях, а потом испустил ужасный крик.
Мы оба испытали подлинное потрясение. То, что, как я
полагал, было случайностью, идиосинкразической реакцией
одного пациента, почти в точности повторилось у другого.
После того как Гэри успокоился, его буквально затопили
прозрения. Он сказал мне, что в тот момент вся его жизнь из
разрозненных кусочков сложилась в цельную картину. Этот
средний, ничем не выдающийся человек на моих глазах пре-
вращался в совершенно другую личность. Казалось, он впер-
вые в жизни проснулся, все его чувства открылись, казалось,
что он наконец понял самого себя.

Воодушевленный сходством этих двух случаев, я принялся
еще более внимательно прослушивать записи сеансов Дэнни и
Гэри. Я старался проанализировать материал и вычленить из
неготе общие факторы или примененные мною методики, ко-
торые вызвали эту необычную реакцию. Постепенно стал вы-
рисовываться смысл происшедшего. Следующие несколько ме-
сяцев я пробовал различные модификации и подходы, прося
больного позвать родителей. Каждый раз такой зов приводил к
одному и тому же драматическому результату.
В итоге я начал рассматривать этот крик как следствие цен-
тральной универсальной боли, присутствующей у каждого не-
вротика. Я назвал эту боль первичной болью, ибо именно она
является исходным ранним страданием, на котором строится
весь наступающий позднее невроз. Моя точка зрения, которую
я готов отстаивать заключается в том, что такая боль существу-
ет у любого невротика все время его жизни, в каждую ее мину-
ту, независимо от формы невроза. Эта специфическая боль за-
частую не осознается, так как она диффузно распространена
по всему организму, поражая внутренние органы, мышцы, кровь,
лимфатическую систему и нарушает в конце концов и наше по-
ведение.

Первичная психотерапия направлена на искоренение этой
первичной боли. Это революционная психотерапия, ибо она
предусматривает опрокидывание невротической установки од-
ним мощным потрясением. Никакое ослабленное, стертое по-
трясение не сможет, по моему мнению, устранить невроз.
Теория первичной боли явилась результатом моих наблю-
дений и размышлений о том, почему имеют место столь специ-
фические изменения. Я должен подчеркнуть, что теория не
может предшествовать клиническому опыту. Видя, как Дэнни
и Гэри извиваются на полу в муках первичной боли, я не имел
ни малейшего понятия о том, как назвать такую реакцию. Тео-
рия возникла потом, она расширялась и углублялась на осно-
вании исследования пациентов, которые один за другим изле-
чивались от неврозов.

Эту книгу можно рассматривать как приглашение исследо-
вать природу революции, которую она вызвала.

 

[Indigo]

Селфи -

можно предположить, что мы живем в эпоху перфекционизма, а совершенство – смертоносная идея. Не важно, дело ли в социальных медиа, или в давлении, заставляющем людей стремиться к невозможно «идеальному» варианту нас самих в XXI веке, или в желании иметь безупречное тело либо преуспеть в карьере, или во множестве иных вариантов, нагружающих нас завышенными ожиданиями; возникает впечатление, что мы создаем для себя такую психологическую среду, которая слишком ядовита для жизни. Люди страдают и гибнут под бременем придуманного «я», которым им не удается стать. Это, конечно, не значит, что перфекционизм – единственная проблема или что он характерен исключительно для нашей эпохи. Существует масса путей к суициду и членовредительству, и кроме того, каждое поколение наверняка тяготилось возложенными на них несправедливыми ожиданиями. Но если Рори, Гордон и другие правы, то современной культуре присуще нечто такое, что может быть особенно опасно.

Я хочу выяснить, как до этого дошло, и, следовательно, мне придется пуститься в два отдельных исследования. Во-первых, мне нужно изучить эго – механизм, объединяющий желания, убеждения и личные качества и делающий нас теми, кем мы являемся, – ведь повреждается именно эго. Конечно же, разные «я» отличаются друг от друга, но я намерен заглянуть под их обертку и рассмотреть фундаментальные основы их работы. Мы все ощущаем на себе эту силу: именно эго заставляет нас думать о своем статусе и привлекательности, достижениях и нравственности, наказаниях и идеалах. Мы чувствуем, что именно наши уникальные «я» вовлекают нас в конфликты, заставляют любить и мечтать, однако то обстоятельство, что все люди подчиняются сходным моделям поведения, подтверждает, что существуют законы и принципы – некий аппарат, система. Этот аппарат начал складываться миллионы лет тому назад. Проследив его эволюцию и разобравшись в его устройстве, я рассчитываю понять, почему перфекционистские мысли могут вызывать нарушения в его работе, причем настолько серьезные, что он часто уничтожает сам себя.

Второе мое исследование посвящено культуре. Когда люди ощущают себя неудачниками, они сравнивают себя с идеалом того, каким должно быть их «я», а затем приходят к выводу, что в каком-то смысле ему не соответствуют. Именно наша культура в основном (хотя и не полностью) определяет, что это за идеальное «я» и как оно выглядит. Образы этого совершенного «я», к которому мы все якобы должны стремиться, наступают на нас из фильмов, книг, витрин, газет, рекламы, телевидения и интернета – отовсюду. Большинство из нас испытывают на себе то или иное давление, требование равняться на эту культурную модель совершенства.

Разумеется, все видят, несколько разнятся варианты идеального «я», к которому они тянутся, в зависимости от пола, духовных убеждений, возраста, семейного положения, сверстников, профессии и так далее. Так, воспринятая Дебби модель «безупречной жены и матери», похоже, уходит своими корнями в ту культурную эпоху, которая многим кажется устаревшей. Впрочем, нетрудно вычленить общую модель идеального эго, которая была выработана современной культурой. Обычно это открытый, стройный, красивый, независимый, оптимистичный, трудолюбивый, интересующийся общественными проблемами, но преисполненный чувством собственного достоинства гражданин мира с предпринимательской жилкой и фронтальной камерой. Такой гражданин любит думать, что он в чем-то уникален, и старается «сделать мир лучше», а из всех личных качеств особенно ценит свою подлинность, желая «быть настоящим», «естественным». Он считает, что для достижения счастья и успеха нужно быть «самим собой» и «идти за своей мечтой». А если ставить перед собой высокие цели, то, по словам спортивного врача Кона Митропулоса (который иногда лично наблюдал страшную оборотную сторону подобных идей), обнаружишь, что «возможно все». Ах да, и еще такому гражданину, как правило, меньше тридцати лет.

В результате повсеместного проникновения нашей культуры мы рискуем упустить из виду тот факт, что данная модель идеального «я» стара как мир. Так кто же этот человек? Я постараюсь это выяснить, рассказав поразительную историю, как мы пришли к нынешнему положению вещей.
Хотя ее завязка предшествует человеческой цивилизации, по-настоящему путь современной западной модели «я» начался в античной Греции. Именно там зародилась идея о том, что человек есть потенциально способный к самосовершенствованию индивид, несущий ответственность за свою судьбу. Я собираюсь проследить эволюцию этой идеи «индивидуализма» через столетия христианства, промышленного производства, науки и психологии вплоть до времен Кремниевой долины и эпохи гипериндивидуалистического и конкурентного неолиберализма, в которой выросло большинство из нас, со всеми теми новыми возможностями, которые она принесла и из-за которых мы чувствуем себя неудачниками.

Каждая эпоха, в которой я хочу «сделать остановку», изменила нас в нескольких отношениях, причем, на мой взгляд, удивительно сильно. Мы часто не отдаем себе отчета, что наши убеждения являются в значительной мере сочетанием верований, легенд, философии, предрассудков, лжи, ошибок и противостояний несовершенных мужчин и женщин – словом, культурой. Голоса мертвых преследуют нас, и мы даже не всегда это осознаем. Аргументы, которые они выдвигали, борьба, которую они вели, битвы, в которых они сражались, революции, которые они начинали, индустрии и движения, которые они создавали и разрушали, живут внутри нас. Если я хочу понять эпоху перфекционизма, а также частную модель «я», к которой мы каким-то образом пришли, без этих историй никак не обойтись.

Итак, есть эго, а есть культура. Это разные понятия. Эго желает стать совершенным, а наша культура диктует нам, что такое «совершенство». Впрочем, вскоре мы обнаружим, что эти два явления существуют не так уж отдельно друг от друга, как может показаться на первый взгляд. Однако пока нужно обратиться к началу пути эго и культуры, а для этого нам придется перенестись в далекое прошлое – до Аристотеля и первых индивидуалистов. К тому времени, когда мы еще не были людьми.