"Когда он вернулся после очередного, уже пятого, осмотра окрестностей, телефон показывал восьмой час вечера. Иван решил ждать всю ночь и если она не появится, с рассветом заявить о её пропаже официально, хотя и не знал толком, как это здесь делается. "Эта она здесь, как дома, а для меня чужая страна и есть чужая", – думал он, сняв мокрую одежду и идя на кухню попить воды. Он открыл дверь и увидел её, странно одетую, неестественно прямо сидящую на табурете и смотревшую на него странным взглядом.
– Ты?..
Он бросился к ней, наклонился, схватил за плечи, ожидая ответного движения навстречу, но она не шелохнулась, не вскинула рук, всё так же испуганно-изумленно смотря, и он растерялся:
– Ты откуда? Ты где была? – Иван провел ладонями по её рукам, словно ощупывая их. – Ты в порядке?
Она, наконец, моргнула, чуть заметно кивнула несколько раз и тихо произнесла:
– Я не знаю...
Он распрямился, не выпуская её из рук, и потянул на себя:
– Ну-ка, встань...
Она безвольно поднялась с табурета. Он немного качнул её, встряхнул, пытаясь убедиться, что с ней всё нормально. Она не подняла лица, и он, смотря на неё с высоты своего роста, лишь теперь заметил, что на ней надета панама или шляпа.
Света не было со вчерашнего – он как отключился из-за грозы, так до сих пор и не включался, а дождь всё шёл и шёл – снаружи слышался его шум.
Иван сдернул с её головы шляпу и бросил на стол, обратив внимание, что материя на ощупь сухая.
– Что это на тебе? – спросил он, отстраняясь подальше и в вечернем сумраке вглядываясь в её наряд. Поверх светлой кофты или рубашки с пышными короткими рукавами на ней была надета толи жилетка, толи корсаж с многочисленными застежками и шнуровкой, а длинную темную юбку, всю в складках, покрывал передник с оборками и кружевами. На ногах были черные тупоносые туфли с золотыми пряжками на подъёмах.
– Это мне дали, – сказала она, чуть разведя руки, а потом оглянулась назад, на табурет, и снова села.
– Кто дал? – Иван вопросительно растопырил пальцы.
– Не знаю, – снова сказала она и как-то беззащитно посмотрела на него снизу вверх. – Да ты сядь, – махнула она рукой в сторону стола. – Я сейчас расскажу... попробую.
Он отступил. Теперь их разделял стол. Иван выдвинул из-под него табурет и сел.
– Вчера, когда нас разбудила гроза, я пошла в туалет, помнишь?– Не помню, – сказал Иван.
Ночью началась сильная гроза, хотя с вечера ничто её не предвещало. Они легли сразу после девяти по-местному, очень рано, но дома уже был третий час ночи, а вылетели они еще утром и весь день провели в самолете и в машине. Не смотря на возбуждение от перелёта и новых впечатлений, оба очень устали, и потому им хотелось отдохнуть. Уснули довольно быстро, а ночью их разбудила гроза, разразившаяся, казалось, прямо над крышей облюбованного ими шале. Один из разрядов молнии громыхнул настолько сильно, что Ивана прямо-таки подбросило на кровати, а вспышка, вместо короткого мига, сверкала за окнами несколько секунд.
– Мамочка моя! – услышал Иван шепот. – Так и заикой можно сделаться.
Послышался нарастающий шум дождя, а гроза, словно удовлетворившись их испугом, стала отступать, сверкая и громыхая всё дальше и дальше.
Сквозь вновь накатывающий сон Иван почувствовал, как жена отстранилась, повернулась на другой бок и села.
– Ты куда? – засыпая, спросил он.
– В туалет хочу...
– Может ты уже спал, – она положила правую руку на угол стола. – Я хотела включить ночник, но света не было.
– Его до сих пор нет, – сказал Иван.
– Я взяла телефон, включила его и пошла с ним, а когда сидела на толчке, то услышала какой-то шум в коридоре... Дверь я не закрывала...
Она подумала, что Иван всё же проснулся и решил проверить, как она, но в проёме двери возник незнакомый темный силуэт. Женский. От неожиданности она очень испугалась.
– Fürchte dich nicht, – раздался негромкий, но твердый голос. – Не бойся, – женщина говорила по-немецки. – Я не причиню тебе вреда.
– Кто вы?
Повернув телефон экраном в сторону незнакомки, чтобы посветить, и привстав, она одной рукой судорожно стала натягивать трусы – ей было очень некомфортно сидеть на унитазе, когда перед ней в темноте стоял кто-то незнакомый.
– Нам нужна твоя помощь, – сказал женщина.
– Лет сорока, но я её тогда не очень-то разглядела. У меня сердце от испуга заболело и по затылку и рукам поползли мурашки.
– Что случилось? Это из-за грозы? Как вас зовут? – Она не могла понять, как женщина вошла, ведь входная дверь была заперта.
Наконец она справилась с трусами и одернула подол ночной рубашки.
– Я сейчас разбужу мужа, и мы вам поможем, – продолжала говорить она, переступая вперёд, чтобы ей дали дорогу, и только хотела повысить голос, чтобы позвать Ивана, как женщина резко выбросила вперед правую руку, в которой что-то было, видимо, какой-то парализатор...
– То есть, тебя вчера ночью в туалете вырубила электрошокером какая-то незнакомая баба?
– Это был не электрошокер, – возразила она. – Я бы почувствовала удар током, испытала боль, но не было ни тока, ни боли. Я просто отключилась и всё. Я не знаю, что это было.
– И что же дальше?
Она протянула руку и взяла лежащую посреди стола шляпу. Иван видел, как она стала теребить пальцами её край.
– Не веришь мне, да?
– Не знаю. А ты бы поверила?
Она хмыкнула и пожала плечами.
Очнулась она в совершенно незнакомом месте. Всё так же в ночнушке она лежала на какой-то кушетке, стоящей у стены в небольшом и невысоком, почти квадратном, помещении, напоминающем скорее офисный кабинет, чем что-либо другое: стол с канцелярским хламом, шкаф с полками, пара тумб, на них оборудование непонятного назначения, голые стены салатного цвета. В углу у двери, как раз в ногах, стояла вешалка, а на ней большим бесформенным лоскутом висела серая хламида. Окон не было, освещалась комната потолочными лампами, а за столом сидела ночная посетительница и разговаривала с мужчиной на незнакомом языке. Выглядели они странно.
– И он, и она были одеты так, как тут одеваются на какие-нибудь народные гулянья, типа Регинсбург Дульта или Октоберфеста. Вот, как я сейчас, – она снова встала, развела в стороны руки и крутнулась.
Подол юбки от кружения слегка вспорхнул и опал. В сером вечернем сумраке Иван разглядел, что юбка красная. Подвинув табурет поближе к столу, она снова села.
– Ты кто по специальности? – без предисловий спросила женщина, заметив, что она очнулась и осматривается.
– Юрист, – ответила она, спустив ноги с кушетки и сев. Пластиковое покрытие пола было холодным. Мужчина и женщина пристально смотрели на неё, и ей было неуютно под их взглядами.
– А вы кто?
– Я Мария, а это Вильгельм, – сказала женщина.
Она встала, подошла к вешалке, сняла висевшую там серую хламиду и положила на кушетку:
– Накинь пока это. Сейчас я тебе всё объясню.
– Она по-немецки с тобой разговаривала? – спросил Иван.
– Да, по-немецки, правда, я порой не очень хорошо её понимала. Это был не современный немецкий. Старый.
– А между собой они на каком говорили?
– Не знаю, – она пожала плечами. – Я такого никогда не слышала.
– А на что похоже?
– Вроде похож на европейский, а вроде и нет, но точно, не арабский и не азиатский. Может, африканский какой или индейский – я же, как и ты, не все языки слышала или знаю...
– Ты знаешь сказку про Красную Шапочку? – спросила Мария.
– Знаю.
– Можешь рассказать?
– Тебя ночью похитили из туалета, привезли неизвестно куда, спросили, кто ты по специальности и попросили рассказать сказку про Красную Шапочку на немецком языке?
– Да.
– И ты рассказала?
– Не ты ли сам миллион раз говорил, что в любой ситуации в первую очередь нужно уяснить себе обстановку и постараться узнать и понять как можно больше? – с рассудительной интонацией спросила она.
Иван вскочил, словно не находя слов для ответа, сделал у кухонного стола круг, и снова сел.
– Ладно, давай дальше, – сказал он.
– Дальше пришли охотники, схватили Волка и выпустили из его живота Красную Шапочку и её бабушку.
Мария и Вильгельм, выслушав сказку, снова о чём-то заговорили, а потом Мария сказала:
– Нашу Красную Шапочку сегодня вечером убило ударом молнии. Её труп я положила в ледник. Тебя как зовут?
– Таня.
Из всего, что с момента грозы над шале с ней сегодня происходило, реально воспринималась лишь сама гроза, но и она не был тем, с чем человек встречается каждый день.
– Ты же меня знаешь, – сказала она Ивану. – Я никогда не истерю, я почти на всё смотрю рационально и там, где надо, я цинична и расчетлива, меня достаточно трудно чем-то напугать, меня практически невозможно заставить делать глупости, и я вдруг оказалась в ситуации, когда не то что не знала, что происходит и что делать, а даже не знала, действительно ли это со мной происходит!
– Ты хорошо держишься, Таня, – сказала Мария. – Нам очень нужна твоя помощь.
Мария встала из-за стола и, словно сосредотачиваясь, прошлась по комнате.
– Представь, – сказала она, остановившись. – Представь, что сейчас 1696 год.
– Я не помню точно, какой год она назвала, я не придала этому значения.
– Мы находимся там же, где и ты в своём времени. Почти в этом же месте, только раньше. И нам нужно пометить Волка.
– Ну, это же бред какой-то! – воскликнул Иван.
– Я ей так и сказала, а она схватила меня за руку и потянула к двери.
Придерживая на себе длинную, до щиколоток, накидку, она пошла за Марией. Дверь выводила в дом.
– Это был крестьянский, сельский дом. Таких давно уже нет. Что-то типа крестьянской избы, что мы видели в Тальцах на Байкале, помнишь? Только не русская изба, а немецкая.
Ей вообще сначала показалось, что это какой-то сарай. Там везде лежало сено и пахло навозом и дымом. Они вышли из двери на какую-то галерею или навес. Они спустились по лестнице вниз.
– Не по такой лестнице, как тут на второй этаж, а из палок, приставная, как в деревне на чердак, только широкая, понимаешь? Сеновал в дому… Внизу был очаг, в нём горел огонь. Открытый огонь. И пол земляной или из глины – твердый, но земляной. Я ногами почувствовала. Стол и лавки, какая-то бадья, ткацкий станок или что-то такое, горшки, инструменты в углу – вилы, грабли… Как выгородка в краеведческом музее… Мария откинула с лавки рогожу и выдвинула ящик или сундук – я не знаю, как это называется. Она откинула крышку и достала вот эти вещи, что сейчас на мне.
– Одевайся, я помогу. Это праздничное, но ничего другого нет.
Из-за какой-то ширмы или отгородки Мария принесла обувь и шапочку.
– Это, кажется, шаперон называется, хотя, не уверена… Она красная, между прочим!.. Красная!.. Я вся в красном!..
– Спокойней, – сказал Иван.
После одевания они вышли из дома. Стаяла ночь. Дом был низкий, обмазанный глиной и крытый соломой.
– Он здесь поселился лет двадцать назад, – говорила Мария, идя налево к загородке под черными деревьями. – Он охотится на девушек и молодых женщин. Мы знаем о тридцати с лишним жертвах и ещё больше подозреваем. Он не один, их несколько. Они рассредоточены по всей Европе, но мы их не знаем, и выйти на них пока не можем.
За загородкой повсюду была темно. Слева угадывались близкие горы, по центру тоже горы, но подальше, за долиной, а справа просто темнота и нигде ни огонька, ни проблеска, ни зарева или отсвета и никакого шума, ни малейшего. Только звёзды в небе – очень яркие звёзды.
– Через Волка мы надеемся выйти на их сеть. Для этого в него надо внедрить трекер, который они не смогут выявить, иначе всё сорвется. Для этого он должен тебя съесть.
– В каком смысле, съесть?
– В прямом. Когда он тебя проглотит, датчик вместе с тобой попадёт внутрь.
– А потом придут охотники и извлекут меня обратно?
– Не совсем... – сказала Мария. – Но не волнуйся. Мы сделаем, чтобы его тобой вырвало.
Иван сжал губы. По его скулам прокатились желваки, на лбу между сведенными бровями появилась вертикальная складка и он сказал:
– М-да… Это мне знакомо…
– Понимаю, – сказала она. – Всё происходящее не поддавалось никакому объяснению. Моё благоразумие кончалось и, кажется, начиналась паника. В поисках ответа я даже подумала, что это всё может быть связано с тобой, с этой твоей секретной работой, и они захватили меня, чтобы как-то давить на тебя. Может, они и тебя захватили, даже, скорее всего, захватили, просто обрабатывают нас раздельно. Я вспылила, не сдержалась. Кричала, кто вы такие и что я здесь делаю? Орала, где я? Пугала, что муж уже наверняка обнаружил моё отсутствие и ведутся поиски с привлечением полиции.
– А убежать не думала?
– Думала! Так и спросила, с собой ли у неё та штука, а то ведь я могу и убежать?
– Потерпи ещё немного, – сказала Мария. – Не шуми. Нужно чуточку времени, чтобы всё, что сейчас с тобой происходит, выстроилось в твоей голове. Я же вижу, что ты очень стараешься.
Говоря, Мария отодвинула в загородке какие-то жерди и поманила рукой. По скользкой от дождя тропке они спустились в черный и глубокий, как преисподняя, овраг, тянущийся за домом. По дну журчала вода, но Мария хорошо знала дорогу.
– Стой здесь, – сказала она, и растворилась во тьме, а через пару минут появилась уже с огоньком в руке. – Лезь за мной.
Протиснувшись в лаз, откуда веяло холодом, они спустились по нескольким ступеням, отодвинули ещё одни толстые сырые двери, и оказались в маленьком подземном погребе, где с потолка свисала белая заиндевелая паутина, а у стен, один на другой, были сложены куски льда.
– Я догадалась, что сейчас увижу. Ты знаешь, морги и покойников я повидала и во время учёбы и во время работы в прокуратуре, так что очередной труп меня не пугал. На льду у одной из стен, где-то на высоте метра, лицом вверх лежало тело, одетое так же, как Мария или я. Смотреть там было особо не на что, но Мария поднесла плошку к лицу мертвой Красной Шапочки и чуточку посторонилась. Я бочком протиснулась поближе, наклонилась и посмотрела. На льду лежала я, только у неё были косы.
– Похожа на тебя? – уточнил Иван.
– Точь-в-точь.
– Вчера я была в вашем Мюнхене, – заговорила Мария полушепотом. – Зашла перекусить в кафе на Крайллерштрассе и там увидела тебя, а вечером здесь у нас была гроза и её убила молния, когда она возвращалась с бельём со стирки. А сегодня он должен за ней прийти. Он долго её выслеживал, а мы долго за ним охотились.
– А его что, нельзя было просто взять или башку отстрелить, в крайнем случае? – глухо спросил Иван
– Они сказали, что нельзя. И доказательств, мол, нет, и конвенция какая-то им запрещает, и на других выйти хотят...
Когда они вернулись из ледника в дом, Вильгельм показал бумаги. Шрифт в них был латинский, но все слова незнакомые. Но там были картинки, фотографии, изображения: несколько женских трупов разной степени распотрашенности и стадии разложения, и фото Волка. Вернее, рисунок-реконструкция – на рисунке зверь. Не волк, но в профиль морда волчья, не гиена, но загривок гиеновый, не леопард, но тоже светло-коричневая шерсть в черных пятнах. А размеры неизвестны, но должен быть крупным, раз может человека целиком проглотить.
– А он именно целиком глотает? Не кусками грызёт?
– Я тоже спросила, какой же он величины, если должен проглотить человека целиком, а Мария сказала, что они точно не знают. Не было у них ни одного экземпляра этого волка в руках, чтобы изучить. Но глотает он целиком, да. Это, мол, у них ритуал такой.
– А сами-то они кто? Мария эта с Вильгельмом?
– Этого я так и не узнала.
– Почему не узнала? Это же, считай, главное. Всё, что они тебе сказали и показали, это мистификация, постановка. Ничего такого я не услышал, что могло бы меня убедить, Да и тебя не могло, если ты не дурочка. А ты не дурочка, я тебя знаю, ты хоть и бывший, но следователь.
– Так они меня в тот момент и не убедили. Ни в чём.
– А в какой убедили?
– В следующий.
– И как?
– Но ведь тебя-то мой рассказ не убедит.
– А ты расскажи, не стесняйся. А вдруг...
– Убедили они меня очень наглядно. Когда я, сидя в этом их офисе и глядя на рисунок Волка, спросила, мол, кто же такого монстра с бабушкой перепутает и как он вообще может тут среди людей, даже в лесу, даже в горах, скрываться, Мария сказала, что они трансформируются. Оборотни они, мол. В повседневной жизни Волк имеет облик обычного человека и живет обычной жизнью, а при совершении своих ритуалов принимает облик такого вот монстра и, скорее всего, оба облика не настоящие.
– Но ты же понимаешь, что это сказки?
– Понимаю.
– И что?
– Она много чего говорила, но этот её немецкий... А может, немецкий тут и ни при чём, а всё действительно было слишком сложно для меня. Я ей тоже пыталась донести, что даже если я выгляжу настолько наивной, что будто бы могу поверить в трансформацию, допустим, кошки одной породы в кошку другой, ведь генетически они один вид, и родственницы, и одинаковые и по весу и по объёму, словом, практически одно и то же животное, то поверить, что крыса может трансформироваться в корову всё равно не смогла бы. Не может масса в таком количестве откуда-то взяться без немереных затрат энергии и не может куда-то деться, без её разрушительного выделения, не говоря уже обо всём прочем…
– И?
– И тогда они мне показали.
Таня сидела на кушетке, а Вильгельм встал из-за стола, держа в руке какой-то гаджет яйцеобразной формы величиной как раз с гусиное яйцо, подошел к Марии и встал с ней рядом. Тут Таня заметила, что комната увеличивается. Стены и потолок стали отъезжать, плавно, но довольно быстро – как в каком-нибудь фантастическом фильме. Буквально за несколько секунд офис превратился в спортзал. Стол уехал вместе со стеной в дальний угол, а Мария с Вильгельмом оказались стоящими в центре. Таня ошеломленно смотрела на них – такой реальной иллюзии она ещё не переживала.
Затем они стали раздеваться, бросая одежду на пол, и через минуту стояли уже обнажёнными, причем гаджета в руке у Вильгельма теперь не было – он тоже лежал на полу среди одежды. Они повернулись лицами друг к другу и стали, медленно пятясь, расходится. Таня не уловила тот момент, когда их очертания начали меняться – начало оказалось слишком естественным. Это не было похоже на то, что в компьютерной графике называется морфингом. Там трансформация проходит плавно и везде одновременно, а тут как бы частями: что-то еле заметно трансформировалось в одном месте, потом в другом, потом одновременно в нескольких других местах, потом опять в прежнем и так циклично и в непредсказуемом порядке они росли, меняя форму, цвет, фактуру и через некоторое время посреди зала стояли два огромных, метра по три или даже больше, монстра с шерстью невероятной расцветки, видом напоминающие представленного на картинке Волка, но всё же совсем другие.
Монстр, который Мария, вдруг двинулся к Тане, и та еле удержалась, чтобы не вскочить и с визгом не кинуться убегать. Мария подошла, наклонилась и протянула лапу когтями вперед.
– Коснись, – услышала Таня глухой низкий голос.
Она осторожно протянула руку и потрогала лапу Марии, погладив пальцами синеватую кожу, покрытую темно-фиолетовой шерстью.
– Отойди в сторонку, – сказала Мария, и Таня почувствовала её дыхание на лице и волосах.
Она отошла к двери, а Мария легко взяла кушетку, подняла одной рукой, а другой смяла металл и пластик. Бросив скомканную кушетку на пол, Мария в развороте опустилась на четвереньки и уже по-звериному ушла к центру. Таня, прислонившись спиной к двери, изумленно наблюдала, как Мария и Вильгельм трансформировались обратно – в свой прежний человеческий вид, после чего стали одеваться.
Затем Вильгельм поднял с пола свой яйцеобразный гаджет и комната, теперь словно сжимаясь, тоже приняла свой прежний размер.
– Диван мы заменим, – сказала Мария. – Тебе нужно было убедиться, что я не оптическая иллюзия. Ну что, ты согласна стать Красной Шапочкой?
– Да, согласна, - сказала Таня. – Только я домой хочу.
– Привет, красотка! Куда идешь?
Он стоял, прислонившись спиной к шершавому стволу раскидистой сосны, росшей у тропинки, и покусывал веточку.
"Какой симпатичный!" – подумала Красная Шапочка и остановилась, двумя руками держа корзинку перед собой.
– А ты с какой целью интересуешься?
Он помахал веточкой, явно не зная, что ответить, потом снова посмотрел на Красную Шапочку и, улыбаясь, сказал:
– Опять ходишь одна по лесу, вот я и подумал, может тебя проводить, как тогда, за поцелуй.
– Проводи.
Он оттолкнулся от сосны и вышел на тропинку.
– А вчера почему на Веселый Луг не пришла? – поинтересовался он, идя рядом. – Мы тебя ждали.
– Работы было много, – неопределенно ответила Красная Шапочка.
– Ёшка опять приставал к Лизе и стращал её, что осенью они непременно сыграют свадьбу! – он задорно рассмеялся, запрокинув голову.
Красная Шапочка лишь улыбнулась и подумала: "Я не знаю, почему ему смешно. Может этот Ёшка – местный дурачок, или эта Лиза – страшная, как смертный грех".
– А Готтард битый час расписывал, какого замечательного коня купил его отец, будто он на этом коне верхом скакать будет, как наш молодой граф, а не пахать.
Красная Шапочка снова не нашлась, что сказать.
– А танцев не было. Сначала пошел дождь, а потом такая гроза началась, что все разбежались.
– Ну, тогда может и не напрасно я не пришла, – заявила Красная Шапочка, чтобы хоть что-то сказать.
– Странная какая-то ты сегодня, – заметил он, пристально на неё посмотрев.
– Что ты имеешь в виду? – снова ляпнула она.
Он остановился.
– Ну, вырядилась… – протянул он и вдруг побледнел, глядя ей в глаза. – Говоришь как-то не так… – веселость с него как ветром сдуло. – Не смеешься... Глаза карие...
И тут он, сделав пару шагов назад, резко развернулся и дал стрекача.
"Так это не он!" – Красная Шапочка только сейчас почувствовала, как была напряжена. Она перевела дух и сердце забилось легче. Она посмотрела на опустевшую тропинку, постояла, потом повернулась и медленно пошла дальше.
"Господи, как я перепугалась-то…" – подумала она, ещё раз переведя дыхание, и ускорила шаг.
Вскоре тропинка стала подниматься в гору, и идти стало труднее. Периодически она поднимала голову, осматривая путь впереди и выше, и вдруг заметила, как из кустов слева кто-то вышел и, широко расставив ноги, встал на тропинке лицом навстречу. Он был в кожаной куртке, в блестящих кожаных штанах и высоких, расшитых какими-то бляхами, сапогах. Она сразу поняла, что это Волк.
Не доходя до него нескольких шагов, она остановилась и посмотрела ему в холодные, с золотыми искорками по краю серой радужки, глаза.
– Давно ждешь, серый? – прищурившись, спросила она по-русски.
Волчий взгляд из холодного стал недоумённым и удивлённым.
"Вот и хорошо", – подумала Красная Шапочка, чувствуя, что сказанная ею по-русски фраза придала ей уверенности.
– Ты что-то сказала, девочка? – спросил Волк неприятным, тонким и немного визгливым голосом.
"На дядю Вилли похож, – подумала Красная Шапочка, вспомнив своего двоюродного дядюшку-архитектора из Мюнхена. – Только помоложе, интеллигент сраный".
– Вы меня напугали, мой господин, – сказала Красная Шапочка и, почтительно склонив голову, присела в приветствии.
– Почему ты одна гуляешь в этом лесу? Может ты заблудилась? Ты где живешь?
"Какой остолоп!" – подумала Красная Шапочка. Ей страшно захотелось ответить: "В Академгородке я живу в Новосибирске!", но она опять присела и сказала:
– В Атцельпегге, мой господин. Я иду к бабушке, несу ей гостинцы.
В руках у Волка был стек. Она заметила это, когда Волк, до этого держащий руки за спиной, решил подойти. Он, похлопывая стеком по сапогу, приблизился к Красной Шапочке, обошел вокруг неё, осматривая со всех сторон, и заглянул в корзинку, где лежали бутылка с вином, заткнутая тряпичной пробкой, горшочек с маслом, прикрытые тряпочкой испеченные Марией пирожки и две дыхательные капсулы. Трекер, имевший вид шарика размером с вишню, Красная Шапочка положила в карман передника.
– И где же твоя бабушка?
– Бабушка живет в лесу в Змеиной Балке у Зеленого Водопада. Раньше дедушка служил там смотрителем, но в прошлом году утонул при ледоходе и теперь бабушка одна. Эта тропинка как раз выводит к водопаду, – показала она пальцем, пересказав описание маршрута из инструкции. – Обычно здесь никого нет, вот я и испугалась, когда вас увидела.
– Не бойся, – Волк осторожно похлопал её по плечу. – Я просто решил прогуляться. Здесь так красиво и много цветов. Ты любишь цветы?
– Да, мой господин.
– Вот и прекрасно. Нарви бабушке большой букет, она будет рада. Ну, ступай.
Красная Шапочка, прощаясь, снова присела и быстро пошла дальше. Волк постоял, наблюдая, как она удаляется, и даже махнул ей рукой, когда она оглянулась, прежде чем скрыться за поворотом, а потом сошел с тропинки и скрылся в кустах.
Теперь в корзинке Красной Шапочки лежали ещё и цветы. Поднявшись к водопаду, тропинка резко поворачивала почти в обратную сторону и спускалась в балку. Через какое-то время впереди показалась небольшая бревенчатая хижина с почерневшими от времени стенами, крытая дёрном. Красная Шапочка приблизилась к дверям и постучала.
"Тьфу ты, чёрт, зачем я постучала?" – чертыхнулась она и толкнула дверь. Дверь не открылась. Тогда Красная Шапочка её потянула. Заперто.
"Господи, в какую сторону тут двери-то открываются?"
– Кто там? – услышала она.
– Это я, Красная Шапочка! – крикнула Красная Шапочка. – Я принесла тебе гостинцы...
"Бред какой-то, честное слово…"
– Щеколду-то подними, – снова услышала она и только тут заметила, что из отверстия в косяке свисает шнурок.
"Дёрни за веревочку, дверь и откроется..."
Она вошла. В хижине в очаге напротив входа горел огонь, над которым висел котелок. Из него поднимался пар – там что-то варилось. Справа у окна стоял стол, слева расположилась кровать с занавесками над ней, а на кровати, укрытый по горло одеялом и в чепце, лежал Волк, претворяющийся бабушкой.
Красная Шапочка поставила корзинку на стол, а потом подошла к бабушке, наклонилась и поцеловала её в щёку.
– Здравствуй, дорогая бабушка! Мама прислала тебе пирожков. – Из-под чепца на Красную Шапочку смотрели сталисто-серые глаза с золотистыми крапинками по краю радужной оболочки. – Как ты себя чувствуешь? Я тебе цветов нарвала.
Красная Шапочка вернулась к столу и вынула из корзинки цветы.
– Надо поставить их в воду, чтобы не завяли.
Вода была в стоящей на лавке бадейке. Там же плавал деревянный ковшик. Красная Шапочка налила воды в кружку и пристроила туда цветы. Бабушка молчала.
– А что это у тебя тут варится? – Красная Шапочка направилась к котелку в очаге и тут заметила кошку. Та, вся вздыбленная, с агрессивно ощеренной пастью, сидела между какими-то горшками, стоящими в дальнем углу.
– Миц-миц-миц, – поманила Красная Шапочка и вдруг услышала:
– Выгони её вон! Отвори дверь и выгони, слышишь.
Кошка, услышав сердитый визгливый голос, поднялась на лапах, выгнулась, выставив распушенный хвост трубой и зашипела. Красная Шапочка бросилась к двери, подняла щеколду и растворила дверь. Тут она услышала, как в углу за очагом загремели горшки. Один из них раскололся и из него посыпалась крупа, а кошка, напуганная прилетевшим от кровати ботинком, заскочив на стол и свалив с него корзинку и цветы, в два прыжка долетела до распахнутой двери и выскочила наружу. Горшочек с маслом разбился, масло растеклось, бутылка с вином укатилась к кровати, но дыхательные капсулы, к счастью, остались лежать на столе, в луже воды из-под цветов.
Красная Шапочка быстро подскочила к столу, сунула капсулы в карман передника и стала собирать цветы.
– Оставь это, – донеслось с кровати. – И закрой дверь, а то дует. Лучше бы ты прилегла рядом со мной, а то меня морозит, а твоя молодая кровь меня согреет. Иди сюда! Но сначала закрой дверь!
По инструкции Марии, дыхательные капсулы желательно было вставить в ноздри как можно ближе к моменту проглачивания Красной Шапочки Волком. Они позволяли дышать внутри Волка, но не слишком долго. Было непонятно, как узнать, когда это проглачивание состоится и как вставить капсулы так, чтобы Волк ничего не заметил.
– Хорошо, бабушка, только сначала я справлю нужду, а то что-то меня приспичило. Ты же не хочешь, чтобы я сделала это прямо в кровати?
– А ты не обманешь меня, не убежишь?
– Ну что ты, бабушка, я же тебя люблю и никогда не обманывала.
Красная Шапочка очень боялась, что Волк не позволит ей выйти наружу, и она не сможет незаметно воспользоваться дыхательными капсулами и задохнётся в его утробе.
Тут Красная Шапочка заметила, что на одном из вбитых в стену нагелей висит моток веревки.
– Хочешь, привяжи меня веревкой, чтобы я не убежала, – предложила она Волку, снимая моток с нагеля.
– Да, привяжи веревку к своей ноге, а другой конец дай мне, так я буду знать, что ты не ушла.
Красная Шапочка обвязала концом веревки себе щиколотку, подала моток Волку и быстро шмыгнула за дверь, чувствуя, что веревку Волк держит внатяжку. Зайдя за угол, она достала из передника капсулы, активировала их, сдвинув и повернув по часовой стрелке синие кончики, сунула в рот, чтобы послюнить, и, выплюнув обратно, осторожно ввела одну, потом другую себе в ноздри. Теперь газовая смесь, производимая капсулами, не сильно, но непрерывно нагнеталась из ноздрей в носоглотку. Красная Шапочка попробовала подышать. Выдохнув, она закрыла рот и почувствовала, как капсулы словно надувают её легкие. Дышать было можно, а верёвка на ноге стала подёргиваться и тянуть.
– Иду, иду!
Красная Шапочка вернулась в хижину и закрыла дверь. Волк явно обрадовался её приходу.
– Хорошая девочка, – удовлетворённо сказал он. – Отвязывай веревку, раздевайся и скорей ложись. Погреешь мои старые косточки.
Красная Шапочка стала раздеваться и тут вспомнила, что на ней надеты китайские кружевные трусики ярко-красного цвета, купленные в Шэньяне этой весной. Не носили немецкие крестьянки таких трусов в XVI веке.
Волк подвинулся на кровати, чуть повернулся на бок и откинул с краю одеяло. Красная Шапочка распустила пояс, сняла шапочку, расшнуровала корсет, развязала поддерживающие юбку тесёмки и юбка упала с бёдер в ноги. Красная Шапочка переступила через неё, сняла туфли, подняла и бросила на кровать юбку, стянула гетры и через голову сняла кофту. Собрав в охапку лежащую на кровати одежду, она отнесла её на сундук, стоящий в головах кровати и, пока Волк там её не видел, быстро сняла с себя всё оставшееся, включая красные кружевные трусики. Выхватив из фартука шарик трекера, она крепко зажала его в кулаке, подбежала и юркнула под одеяло. У неё всё сдавило от страха! Лежа на спине и вытянув руки вдоль тела, она, практически, превратилась в бревно, бревном же себя и ощущая.
Волк шумно задышал и Красная Шапочка почувствовала, как его тяжелая рука заползла на её живот, а потом переместилась выше, на грудь.
– Бабушка, – прошептала Красная Шапочка. – Почему у тебя такие большие руки?
– Я хочу тебя покрепче обнять, – сказал Волк и, взяв Красную Шапочку за плечо, повернул её лицом к себе.
Его чепец сполз и Красная Шапочка уткнулась лицом в волчью щеку и ухо. Ухо показалось ей огромным, с остроконечным верхним изгибом и с волосами в ушной раковине.
– А уши почему такие большие? – сиплым от страха голосом спросила Красная Шапочка.
– Уши растут всю жизнь, милая, – ответил Волк со смешком. – Видимо, чтобы лучше слышать.
Он повернул голову и они оказались лицом к лицу. Смотря Красной Шапочке в широко распахнутые глаза, он гладил рукой её спину. Радужки его глаз стали красно-оранжевыми, а зрачки вытянулись, словно кошачьи.
"Он же трансформируется!" – ужаснулась Красная Шапочка.
– А глаза?
– А что глаза? Мои глаза сейчас видят очень хорошо, - сказал Волк и улыбнулся. Его рука за спиной Красной Шапочки переместилась вверх и она почувствовала, как его ладонь и пальцы обхватили её шею и затылок, словно Волк собрался впиться в её губы поцелуем.
Он улыбнулся ещё шире, тонкие тёмные губы раздвинулись и Красная Шапочка увидела его зубы – ровные, длинные, ослепительно белые и смертельно острые – нечеловеческие зубы.
– Мамочка моя! – в ужасе вырвалось у Красной Шапочки по-русски, и она кулаками и коленями стала бить Волка и отталкивать, пытаясь вырваться из его лап, но он отбросил в сторону укрывавшее их одеяло, с рыком поднялся на руках, бросил Красную Шапочку под себя, а потом выгнулся и стал расти, рыжея и покрываясь шерстью. Красная Шапочка, не разжимая кулаков, чтобы не потерять трекер, упиралась Волку в грудь, тщетно пытаясь его опрокинуть или хотя бы отстранить. Кровать под ними не выдержала и, затрещав, рухнула. Волк выпрямился, практически упираясь загривком в потолок, разметал подушки и занавески, а потом схватил Красную Шапочку за бока, прижав к телу и руки, поднял её, повернув головой к себе и она, увидев перед собой его разверстую пасть, безумно завизжала и потеряла сознание.
– Тань, ты в порядке? У тебя такое лицо... – Иван погладил её по лежащей на столе руке. – Может тебе воды дать?
Она медленно выдохнула и отрицательно покачала головой.
– Давай прервемся, – наконец сказала она. – Я так устала, я же не спала.
Он снова погладил её по руке, а потом хотел поцеловать, но она не дала – отдернула.
– Лучше, принеси мне, пожалуйста, перекись и йод из аптечки. Она в ванной. Я, кажется, сильно стёрла ноги в этой обуви...
Он быстро встал и пошёл в ванную. На полпути развернулся, зашел в спальню, взял фонарик, включил, и опять пошел в ванную. Открыл шкафчик аптечки, светя, долго читал нерусские названия, нашел перекись, нашел йод, прихватил с полки питательный крем и ватные тампоны, взял всё это в руки вместе с фонариком, потом увидел себя в зеркале и остановился..."
