dok34.ru
Moderator
Философ Медякин разрабатывал в своих трудах редкостное мелкотемье: наличие обуви разных фасонов на крышах строений: по одной, либо правой, либо левой – кроссовины, штиблетины, ботинка, а то и тапка обыкновенного домашнего. Ответвлением этой темы были висящие пары обуви, связанные шнурками, на проводах.
Впервые Медякин заметил это ещё в далёком детстве, когда однажды внимательно обозрел крышу гаражей под окнами своей квартиры. На ней, на крыше, лежало несколько ботинков, один сандалет, а также что-то мусорное, неопределимое, типа тряпки. Медякин, будучи тогда ещё очень мелким для философствования, заметил про себя, что ботинки не должны появляться на верхних плоскостях различных строений, бо это – парадокс, обувь стаптываются внизу, на ногах. А вот что она делает наверху, на крышах – это была загадка.
Загадка выяснилась спустя несколько лет, когда батя Медякина сказал ему, бери мусорное ведро, да и ступай его выброси (опрокинь) в помойные баки, что во дворе. Медякин увидел стоптанные сандалии своего бати наверху наполненного мусором ведра, и понял, что ему хочется их не выбрасывить в помойный бак, а запулить куда-нибудь вверх. Типа, на крышу какую-нибудь. Сарая, гаража, но туда, где обитают в основном голуби с воробьями, а люди туда редко лазают.
В тот день Медякин осознал, остановившись перед опорожнением мусорного ведра в мусорный бак, что есть в человеке неистребимое ничем чувство свободы и полёта над бренностью бытия. Когда случается момент, когда хочется освободиться и освободить это чувство полёта из себя, а под рукой находится старый штиблет, то в силу того, что самому взлететь не удаётся, в полёт отправляется подошвенный заменитель. Стоит ли здесь говорить о том, что старые батины сандалии были закинуты Медякиным на близлежащую крышу какого-то строения! Разумеется, не стоит. Чувство освобождения и радости, охватившее затем Медякина было одним из самых ярких воспоминаний его детства.
После 30-ти лет, когда Медякин прошёл уже слегка и огонь, и воду, и медные трубы, к нему пришло понимание того, что в окружающем мiре многие обыденные вещи имеют под собой подоплёку чего-то божественно-красивого и даже постпомодернистского. Вот взять то же стремление увековечить старую обувку на встрече с прямой высотой – прямо в распахнутость НЕБУ. От унылой топотливости и стёртости с многажды соединённостью с плоскостью землицы до воспарения отдыха там, на высоте, где ветер, солнце, дождь и вообще свежий ветерок – дают отдохновение натруженным инструментам защиты человеческих ног.
В общем, Медякин ударился в исследования. Прикупил себе фотоаппарат с трубой объектива, чтобы приближать к носу далёкие кадры, начал лазать по высоким зданиям и смотреть вниз, на крыши ниже. Начал снимать то, что там лежало. А лежали там всё те же ботинки, сандалии, тапки, иногда и зимние женские сапоги, но реже, валенков вот не попадалось ни разу. Разумеется, на крышах встречались и другие экспонаты выбросов, но статистические данные, собранные за несколько лет исследований Медякиным, чётко показывали, что основными крышными предметами была всё же обувь: всех тех видов, что бывала в тогдашней моде и способах производства"
... философия
Впервые Медякин заметил это ещё в далёком детстве, когда однажды внимательно обозрел крышу гаражей под окнами своей квартиры. На ней, на крыше, лежало несколько ботинков, один сандалет, а также что-то мусорное, неопределимое, типа тряпки. Медякин, будучи тогда ещё очень мелким для философствования, заметил про себя, что ботинки не должны появляться на верхних плоскостях различных строений, бо это – парадокс, обувь стаптываются внизу, на ногах. А вот что она делает наверху, на крышах – это была загадка.
Загадка выяснилась спустя несколько лет, когда батя Медякина сказал ему, бери мусорное ведро, да и ступай его выброси (опрокинь) в помойные баки, что во дворе. Медякин увидел стоптанные сандалии своего бати наверху наполненного мусором ведра, и понял, что ему хочется их не выбрасывить в помойный бак, а запулить куда-нибудь вверх. Типа, на крышу какую-нибудь. Сарая, гаража, но туда, где обитают в основном голуби с воробьями, а люди туда редко лазают.
В тот день Медякин осознал, остановившись перед опорожнением мусорного ведра в мусорный бак, что есть в человеке неистребимое ничем чувство свободы и полёта над бренностью бытия. Когда случается момент, когда хочется освободиться и освободить это чувство полёта из себя, а под рукой находится старый штиблет, то в силу того, что самому взлететь не удаётся, в полёт отправляется подошвенный заменитель. Стоит ли здесь говорить о том, что старые батины сандалии были закинуты Медякиным на близлежащую крышу какого-то строения! Разумеется, не стоит. Чувство освобождения и радости, охватившее затем Медякина было одним из самых ярких воспоминаний его детства.
После 30-ти лет, когда Медякин прошёл уже слегка и огонь, и воду, и медные трубы, к нему пришло понимание того, что в окружающем мiре многие обыденные вещи имеют под собой подоплёку чего-то божественно-красивого и даже постпомодернистского. Вот взять то же стремление увековечить старую обувку на встрече с прямой высотой – прямо в распахнутость НЕБУ. От унылой топотливости и стёртости с многажды соединённостью с плоскостью землицы до воспарения отдыха там, на высоте, где ветер, солнце, дождь и вообще свежий ветерок – дают отдохновение натруженным инструментам защиты человеческих ног.
В общем, Медякин ударился в исследования. Прикупил себе фотоаппарат с трубой объектива, чтобы приближать к носу далёкие кадры, начал лазать по высоким зданиям и смотреть вниз, на крыши ниже. Начал снимать то, что там лежало. А лежали там всё те же ботинки, сандалии, тапки, иногда и зимние женские сапоги, но реже, валенков вот не попадалось ни разу. Разумеется, на крышах встречались и другие экспонаты выбросов, но статистические данные, собранные за несколько лет исследований Медякиным, чётко показывали, что основными крышными предметами была всё же обувь: всех тех видов, что бывала в тогдашней моде и способах производства"
... философия
