Он-то и отрекомендовал вам меня? - допрашивал Нил Андреич.
- Да, он.
- Что же, он меня зверем изобразил: что я глотаю людей?..
- Нет, не глотаете, а позволяете себе по какому-то праву оскорблять их.
- И вы поверили?
- До нынешнего дня - нет.
- А нынче?
- А нынче верю.
Общий ужас и изумление. Некоторые чиновники тихонько вышли в залу и оттуда слушали, что будет дальше.
- Что так, - с изумлением и высокомерно спросил Тычков, нахмурив брови. - Почему?
- А потому что вы сейчас оскорбили женщину.
- Слышите, Татьяна Марковна!
- Борюшка! Борис Павлыч! - унимала она.
- Эту... эту старую модницу, прельстительницу, ветреницу... - говорил Нил Андреич.
- Что вам за дело до нее? и кто вам дал право быть судьей чужих пороков?
- А вы, молодой человек, по какому праву смеете мне делать выговоры? Вы знаете ли, что я пятьдесят лет на службе и ни один министр не сделал мне ни малейшего замечания?..
- По какому праву? А по такому, что вы оскорбили женщину в моем доме, и если б я допустил это, то был бы жалкая дрянь. Вы этого не понимаете, тем хуже для вас!..
- Если вы принимаете у себя такую женщину, про которую весь город знает, что она легкомысленна, ветрена, не по летам молодится, не исполняет обязанностей в отношении к семейству...
- Ну, так что же?
- А то, что и вы, вот и Татьяна Марковна, стоите того, чтоб пожурить вас обоих. Да, да, давно я хотел сказать вам, матушка... вы ее принимаете у себя...
- Ну, ветреность, легкомыслие, кокетство еще не важные преступления, - сказал Райский, - а вот про вас тоже весь город знает, что вы взятками награбили кучу денег да обобрали и заперли в сумасшедший дом родную племянницу, - однако же и бабушка, и я пустили вас, а ведь это важнее кокетства! Вот за это пожурите нас!
Сцена невообразимого ужаса между присутствующими! Дамы встали и кучей направились в залу, не постясь с хозяйкой; за ними толпой, как овцы, бросились девицы, и все уехали. Бабушка указала Марфеньке и Вере дверь.
Марфенька ушла, а Вера осталась.
Нил Андреич побледнел.