dok34.ru
Moderator
"Почему опыт чтения Достоевского в юности чаще всего неудачен? Этот автор и его книги вызывают у молодежи, не всей, но у большей части, тяжелые чувства: долго копаться в грязном белье героев (а у Достоевского это всегда дооолго) — не всем по силам.
По аналогии, укол, прививающий ребенку ослабленные инфекционные агенты — часто очень болезненный. И после него еще и нехорошо со здоровьем бывает несколько дней, пока организм учится забарывать инфекцию. Альтернатива прививке — сама болезнь, исход болезни — часто на волю Бога. Многие «детские» инфекционные болезни благодаря прививкам ныне побеждены, но раньше от них гибли тысячи.
Пожалуй, именно труды Достоевского лучше всего подходят под определение «прививка духа».
...Есть тонкие души, святые и поэты, которым все ясно с самого рождения: они предназначены понимать всех и вся в мире и в людях.
Есть Слепые и Глухие — они живут так, как будто мир создан только для них, а после них — хоть трава не расти. Они не потеряны навсегда, они в процессе понимания, им обязательно нужны толчки извне и последующие объяснения смысла толчков.
Есть «возвышенные». Лучше всего их натуру объясняет диалог музыкантов из советского довоенного фильма «Антон Иванович сердится» (1941 г.):
- Нет, я не признаю лёгкой музыки. Когда я слушаю серьёзную музыку, мне хочется встать и снять шляпу.
- Вот вы какой!
- Да, перед музыкой надо благо... апчхи!
- Ха-ха-ха!
- ...благоговеть!
- Да вы, батенька, сектант! Дай волю таким как вы, от музыки останутся только одни сонные хоралы! Ха-ха-ха! Вздор какой: снять шляпу! Да вы сектант! Ну неужели вы не можете понять, что людям нужна всякая музыка - и та, от которой плачут, и та, от которой все люди смеются, только непременно талантливая. Обязательно! Та-лант-ли-вая!
- Знаете, маэстро, у меня просто голова кругом идёт, честное слово.
- А вы не будьте таким нетерпимым, не создавайте себе в музыке идолов, не упрямьтесь.
- А неужели я упрям?
- Как осёл!...
«Возвышенным» кажется, что лучше всего объясняет все происходящее взгляд сверху, из богословских книг. Где изначально высокое судит низкое, определяет это низкое и гвоздит его. «Возвышенные» изначально чувствуют себя вне и над жизнью, грехами, темными стихиями страстей...
... А так возможно, вообще?
Помнится, у Гете Фауст посвятил свои лучшие годы именно такому познанию, «безгрешному». И осознал, что знание, полученное таким путем, мертво. Что сам он — так и остался неучем, правда, стал эрудированным...
История Фауста, оказывается, и в наши дни еще не доиграна до финала: слишком много у нас «ученых», красиво и сложно говорящих, пишущих труды, но по-детски беспомощных в делах практического владения тайнами мира и людей. Которые чураются пути гетевского мудреца, кинувшегося во все тяжкие, в омут страстей, чтобы понять ВСЮ жизнь, а не только особенности и способности собственного ума.
Без понимания собственного сердца/души/духа, как оказалось — познание есть только детская игра в бирюльки. Не то, что, не погрешив, не попадешь в великие, впрочем..., может и так, если потом встанешь и обновишь путь праведника, восставшего из греха.
В жизни никогда не бывает заранее протоптанных тропинок. Ни для кого. Бывают иллюзии, что такие тропинки есть. Особенно грешат этим российские родители, старательно топчущие «лесную новь» для своих чад. Но в реальности все устроено сурово: путь/судьбу надо новить каждому самостоятельно. Проигрывать на своей «шкуре» архетипичные сюжеты, давно известные по Библии и великим произведениям искусства. Это и происходит, в том числе с теми, кто идет по протоптанному. Их все равно сносит в чащу, рано или поздно - сносит! И что им делать там, «возвышенно» уверенным в собственной избранности и чистоте, обеспеченной усилиями родных людей? Тяжко им, задыхаются, не понимают: как же так!?
... А есть те, кто, поднявшись и обновив судьбу по одному из вечных сюжетов, встает еще выше, чтобы взглянуть на свой и другие сюжеты с высоты ... не только собственного ума, но и собственного опыта! Вот почему Достоевский силен. Потому что он свои собственные страстишки, проигрывая, обуздывал и возвышал до примера в историях своих героев: сластолюбца Свидригайлова (и оправдывать писателя в отсутствии таких страстей — убегать от правды, достаточно почитать его письма к супруге, даже и рецензированные ею), обуянного гордыней Раскольникова, горячего и безрассудного Митю Карамазова, трагично спесивую Катерину Ивановну, подчинившегося страсти игры Алексея Ивановича."
По аналогии, укол, прививающий ребенку ослабленные инфекционные агенты — часто очень болезненный. И после него еще и нехорошо со здоровьем бывает несколько дней, пока организм учится забарывать инфекцию. Альтернатива прививке — сама болезнь, исход болезни — часто на волю Бога. Многие «детские» инфекционные болезни благодаря прививкам ныне побеждены, но раньше от них гибли тысячи.
Пожалуй, именно труды Достоевского лучше всего подходят под определение «прививка духа».
...Есть тонкие души, святые и поэты, которым все ясно с самого рождения: они предназначены понимать всех и вся в мире и в людях.
Есть Слепые и Глухие — они живут так, как будто мир создан только для них, а после них — хоть трава не расти. Они не потеряны навсегда, они в процессе понимания, им обязательно нужны толчки извне и последующие объяснения смысла толчков.
Есть «возвышенные». Лучше всего их натуру объясняет диалог музыкантов из советского довоенного фильма «Антон Иванович сердится» (1941 г.):
- Нет, я не признаю лёгкой музыки. Когда я слушаю серьёзную музыку, мне хочется встать и снять шляпу.
- Вот вы какой!
- Да, перед музыкой надо благо... апчхи!
- Ха-ха-ха!
- ...благоговеть!
- Да вы, батенька, сектант! Дай волю таким как вы, от музыки останутся только одни сонные хоралы! Ха-ха-ха! Вздор какой: снять шляпу! Да вы сектант! Ну неужели вы не можете понять, что людям нужна всякая музыка - и та, от которой плачут, и та, от которой все люди смеются, только непременно талантливая. Обязательно! Та-лант-ли-вая!
- Знаете, маэстро, у меня просто голова кругом идёт, честное слово.
- А вы не будьте таким нетерпимым, не создавайте себе в музыке идолов, не упрямьтесь.
- А неужели я упрям?
- Как осёл!...
«Возвышенным» кажется, что лучше всего объясняет все происходящее взгляд сверху, из богословских книг. Где изначально высокое судит низкое, определяет это низкое и гвоздит его. «Возвышенные» изначально чувствуют себя вне и над жизнью, грехами, темными стихиями страстей...
... А так возможно, вообще?
Помнится, у Гете Фауст посвятил свои лучшие годы именно такому познанию, «безгрешному». И осознал, что знание, полученное таким путем, мертво. Что сам он — так и остался неучем, правда, стал эрудированным...
История Фауста, оказывается, и в наши дни еще не доиграна до финала: слишком много у нас «ученых», красиво и сложно говорящих, пишущих труды, но по-детски беспомощных в делах практического владения тайнами мира и людей. Которые чураются пути гетевского мудреца, кинувшегося во все тяжкие, в омут страстей, чтобы понять ВСЮ жизнь, а не только особенности и способности собственного ума.
Без понимания собственного сердца/души/духа, как оказалось — познание есть только детская игра в бирюльки. Не то, что, не погрешив, не попадешь в великие, впрочем..., может и так, если потом встанешь и обновишь путь праведника, восставшего из греха.
В жизни никогда не бывает заранее протоптанных тропинок. Ни для кого. Бывают иллюзии, что такие тропинки есть. Особенно грешат этим российские родители, старательно топчущие «лесную новь» для своих чад. Но в реальности все устроено сурово: путь/судьбу надо новить каждому самостоятельно. Проигрывать на своей «шкуре» архетипичные сюжеты, давно известные по Библии и великим произведениям искусства. Это и происходит, в том числе с теми, кто идет по протоптанному. Их все равно сносит в чащу, рано или поздно - сносит! И что им делать там, «возвышенно» уверенным в собственной избранности и чистоте, обеспеченной усилиями родных людей? Тяжко им, задыхаются, не понимают: как же так!?
... А есть те, кто, поднявшись и обновив судьбу по одному из вечных сюжетов, встает еще выше, чтобы взглянуть на свой и другие сюжеты с высоты ... не только собственного ума, но и собственного опыта! Вот почему Достоевский силен. Потому что он свои собственные страстишки, проигрывая, обуздывал и возвышал до примера в историях своих героев: сластолюбца Свидригайлова (и оправдывать писателя в отсутствии таких страстей — убегать от правды, достаточно почитать его письма к супруге, даже и рецензированные ею), обуянного гордыней Раскольникова, горячего и безрассудного Митю Карамазова, трагично спесивую Катерину Ивановну, подчинившегося страсти игры Алексея Ивановича."