Прошу у читателей прощения, но я не могу не привести несколько больших выдержек из письма Ф. С. Хитрука от 23 октября 1970 года, где он излагает свои взгляды на персонажей будущего фильма. Курсив всюду мой. Мне принадлежат комментарии, я же не удержался и от нескольких “!” и “?” в тексте письма.
“Хочу только предварительно договориться с Вами относительно характеров. Тут, я думаю, должно быть единство взглядов.
Пятачок ясен, как на ладони <...> Пух гораздо сложнее. Я понимаю его так: он постоянно наполнен какими-то грандиозными планами, слишком сложными и громоздкими для тех пустяковых дел, которые он собирается предпринимать, поэтому планы рушатся при соприкосновении с действительностью. Он постоянно попадает впросак, но не по глупости, а потому, что его мир не совпадает с реальностью. В этом я вижу комизм его характера и действия. Конечно, он любит пожрать, но не это главное...”
Такая характеристика Винни-Пуха меня, по правде сказать, ошарашила. Стало ясно, что хитруковский Пух, которого режиссер (несколькими строчками ниже) называет “маньяком” (!) и которого мы увидим на экране, сильно отличается от настоящего...
Но читаем письмо дальше:
“С Кроликом совсем сложно, особенно в этой главе. Его характер не задан, и ему, по существу, нечего делать. (?) В литературе свои законы, там можно не объяснять и не показывать действия. В фильме же это обязательно (!)”.
Совершив это удивительное открытие в теории литературы и заодно открыв, что если характер Пуха он и понял, то, мягко выражаясь, весьма своеобразно, а характера Кроли-
ка — вообще не заметил, режиссер бестрепетно продолжает:
“Чем занять Кролика?
Допустим, он нахватался разных сведений (начитанный очкарик и обожает сообщать их каждому встречному. Это — его страсть. Сведения могут быть самые нелепые и смешные, сколько ножек у сороконожки (36) или что-нибудь в этом роде.
Словом — маньяк, но не такой, как Пух (тот тоже не от мира сего), а совершенно иного рода (!).
О Сове нужно поговорить. По-моему, это не мудрая сова, она только считает себя мудрой (поскольку она сова) или притворяется мудрой. Иногда ей это удается, иногда нет. На самом же деле она феноменально глупа и самонадеянна. И очень обидчива. Может быть, из-за того, что недобра, а может быть, по старости”.
Выдав героям эти умопомрачительные характеристики (сказать по правде, они мне иногда казались его автохарактеристиками), режиссер оптимистически заключает:
“По-моему, может получиться неплохое трио”.
Единственным персонажем, который каким-то чудом, слава Богу, не сбил режиссера с толку, оказался ослик Иа-Иа (и все-таки, замечу в скобках, когда я смотрю фильм, меня слегка коробит каждый раз, когда “чтец от автора” произно-
сит “Bа-Bа” вместо нормального “Иб-Иá”. Мелочь, конечно, но, как говорили встарь, суггестивная. Кстати, и Ия Саввина, и Леонов соблюдают верное ударение. А где был режиссер?
* * *
Надеюсь, что после этого читателю (особенно тому, кто ознакомился с тем разделом настоящих заметок, где я говорю о своем понимании образов “Винни-Пуха”) станет ясно, что об “единстве взглядов”, о котором говорится в письме, не может быть и речи