Солнце поднялось над городом Мирт со стороны леса. Длинные тени деревьев коснулись здания двухэтажек, яркие лучи звглянули в окна. Кто-то ещё спал, кто-то жмурил глаза от света.
Вскоре, солнце дошло до холма, где стояли одинокие домики. Не старые и заброшенные, а красивые и жилые. У каждого домика рядом был расположен огородный участок. Дальше, вдоль дороги были посажены пшеничные поля.
Мирт уступал по размерам многим городам, но был куда красивее и…
“... Тише, — думал Оскар Смит, сидя на веранде, — А ещё уютно”.
Он взял кружку кофе со стола, немного отпил. Горячее, чуть язык не обожгло. Но взбодрило.
А это ему сейчас было очень нужно. Оскар заметил, что в последнее время просыпается посреди ночи, и больше не может уснуть. А как наступало утро, он очень хотел спать. Хоть на работу идти не нужно — отпуск все-же — но это бьёт по режиму сна плюс боль в голове.
Он снова отпил кофе. Такое же горячее.
Оскар посмотрел в окно, зажмурил глаза. “Надо бы проверить, как там оно…”. И зашёл в дом.
На кухне находилось несколько дверей. В подвал — рядом с главной дверью, на другой стороне — туалет, а еще одна дверь… Вела в комнату Сони, но сейчас она была чуть приоткрыта. Оскар решил проведать её.
В замусоренной тёмной комнате, на кровати лежала куча одеял. Эта куча вздымалась. Соня спала. Своеобразно, конечно.
Аккуратно прикрыв дверь, Оскар пошел в подвал. Одна часть была оборудована под склад, в другой жил сам Оскар. Была в его книжная полка, рядом стоял письменный стол со стопками бумаг, ручками, карандашами. В углу находилась кровать. Оскар Смит достал и ящика столика чехол для очков.
Уже на улице, протер линзы очков, надел их, и посмотрел на солнце. Глядел недолго, но этого хватило, чтоб его охватил страх. Однако, досады и разачарования была куда больше. Уже, как третий день трещины на солнце не затягивались. Что странно, потому что даже в день период Обновления Солнца, они стояли максимум два дня. И вскоре затягивались. В некоторые дни, трещины тоже могли расширяться — на парв часов, не больше. Оскар никогда не встречался с такой аномалией.
Он вернулся в свою комнату.
Соня проснулась. Она чувствовала себя плохо. Голова болела, будто сна и не было. “Черт, а когда я легла спать?”.
Мокрая от пота одежда прилипала к коже. Это было противно и раздражало. Она откинула одеяла на пол, подушка полетела туда же.
“Надо бы раздеться и вытереться… Нет, лучше в душ пойти”. Однако, встать она так и не смогла. В детстве Соня могла обвинить во всём одеялко, которое не даёт ей встать. Подкроватного монстра, что держит её руками и не пускает. А также, коварно мягкую и удобную подушку. Она усыпляла девочку.
Но то время прошло. Когда она была меньше, Оскар подыгрывал ей “спасая” от одеялка, “прогоняя” подкроватного монстра. Против подушки средств не нашлось… Кроме щикотки. А ещё он мог поднимать Соню на руки и кружить, когда ничего не помогало.
Сейчас, она повзрослела, Оскар бы не смог поднять и покружить. “Так же, как тогда”. С возрастом ушли те существа, что не давали девочки уйти с кровати, соблазняя на сон.
Ей было не лень, а она просто не могла встать. В голове творилась каша. “Надо бы в душ сходить” — думала Соня.
Вдруг, у нее заболела голова, чуть не полились слезы. Она схватилась голову.
“Где же солнечные очки? Где я их могла потерять? Как болит”. Она лежала так еще пару минут. Полегчало. “Может, теперь смогу пойти?”
Она взяла одежду. Осторожна проходя через мусор вышла на кухню и увидела там Оскара.
— Привет, Соня, как себя чувствуешь?
— Да, привет… Нормально вроде… Думаю в душ сходить. Спотела немного. — она сделала подобие улыбки.
— Точно все в порядке?
— Нет, не совсем, — раздражение вызванное потерей очков вновь приходило, — Я не понимаю, где могут быть эти чертовы очки…
— Я их не находил. Не смотри так. Ты же понимаешь, что нельзя использовать чужие очки?
— Да… Мне надо в душ.
Оскар помог ей дойти до душа и вышел
— Спасибо.
Она разделась и включила воду. Сразу стало легче, противный солёный пот сошёл. Мысли очистились. Она запела какую-то песню, такую красивую, с чистой мелодичностью. “Мама её пела… Или Руби? Нет, Руби пела колыбельные, но эту — нет”. “А эта песня… А о чем она?”.
Соня замолчала, попыталась вспомнить слова. Ничего. Осталась лишь мелодия. Она решила, что потом спросит у Руби. Мылась дальше.
Спустя время, она одевала свежую одежду. Раздражение и злость ушли. Голова больше не болела. На кухне вкусно пахло. На плите грелся суп. Рыжий кот Лёва смотрел то на кухонный стол, то на свою пустую миску.
— Ой, моя хороший, ты проголодался? — сказала Соня опустившись над котом. Её голос звучал по детски.
Этим же голосом она продолжала:
— Сейчас, насыплю тебе корм, мой пушистик, мой Лёвушка.
Кот начал похрустывать кормом. И Соня поняла, что хочет есть. В животе забурлило, а аромат супа подогревал аппетит.
Она выключила плиту, положила себе полную тарелку.
Оскар тоже пришёл, и приступил к еде.
— Тебе лучше, Соня? — спросил он.
— Да, намного.
— Я думал, ты к себе пойдёшь есть…
— Я и тут могу. Мне же лучше.
“Что странного, что я ем у себя в комнате? Нельзя что ли?”. “Так, он просто беспокоится. И всё. Не буду на него злиться”.
— Кстати, Руби звонила. Она…
— Как её нога?
— Она говорит, что хорошо, не волнуйся.
Соня всегда считала Руби своей старшей сестрой, которой у неё никогда не было. Она всегда была заботлива. Соне захотелось её проведать.
Она встала из-за стола и сказала:
— Оскар, мне нужно позвонить Руби, я хочу ее проведать.
— Конечно, бери телефон.
***
Соня спускалась с холма на дорогу, ведущую в город. Руби жила в двухэтажке на самом краю, почти у леса.
Девушка несла с собой пакет одежды, которую одолжила у Руби. За время поисков, она даже не заметила, как убрала всю комнату. А вот начало вечера заметила.
Но, даже если ей придётся задержаться у Руби, обратно в темноте она не пойдёт. Фонари не смогут рассеять кромешную тьму ночи, но это хоть какой-то ориентир.
Соня проходила мимо рынков, где торговали всяким, сейчас уже закрытых. Но прохожие все равно были. Она услышала знакомую мелодию, а затем слова. Откуда это доносилось, девушка не понимала. Звуки прекратились. Вспомнить слова вновь не удалось.
Она исступленно стояла посреди улицы, бегала глазами по прилавкам, по толпе людей.
Соня очнулась. Осознала, что глупо тут стоять и совсем не к месту. Быстро пошла к квартире Руби.
***
Оскар сидел за письменным столом. Перед ним лежали листки. Он перечитывал свои старые заметки, в основном свои впечатления от города Титаник. Оскар редко их смотрел. И знал, какие читать не стоит, чтобы не вспоминать плохое.
В комнату прокрался Лева. Он прыгнул на полку, опрокинув папку. С невозмутимым видом мяукнул и свернулся калачиком.
Из папки вылетел листок. «Смерть от воспоминаний», — прочёл Оскар.
Потреснувшие очки, остекленевшие глаза…
Его спас телефон, вырвав из воспоминаний.
— Да, Руби?
Но новость была лучше.
— Приходи скорее… Соня в обморок упала…
***
— Хорошо, что не ударилась о косяк.
Руби сидела на диване, рядом с ней, у спинки — костыли. На ноге гипс с парой рисунков. Она гладила волосы Сони.
Оскар пришёл, скорее прибежал. Ноги Сони до этого свисали на пол. Оскар положил её удобнее.
— Как, что с ней произошло?
— Обморок, говорю же. Или уснула. Похоже, всю ночь не спала.
Руби погладила спящую Соню.
— Оскар отнеси её в мою комнату, на кровать, чтобы она смогла хорошо выспаться.
Он аккуратно обхватил её ноги, шею и отнес в комнату. Взбил подушку погладил. Укрывать не стал. Дома было жарко, а Соня еще в одежде.
Оскар выключил свет, прикрыл дверь и вернулся в зал. Руби посмотрела на него. Взгляд был осуждающим.
— Садись, Оскар, поговорим. Ты же понимаешь, что все могло быть гораздо хуже? Три дня без солнца, загруженность мозга…
Оскар понял, о чем разговор.
— Руби, послушай… На солнце огромные трещины, ты понимаешь, что это значит. И я…
— Да, я знаю об этом, — перебила она, — воспоминания. Это не повод забирать её очки, не давать разгружать мозг.
— Я не хочу, чтобы она увидела страшные и травмирующие воспоминания. Я… я о ней забочусь. И не хочу допустить такого.
— Оскар, ты же видишь, что ей плохо. Вообще, я тоже забочусь о ней. Как старшая сестра ей. Мне больно смотреть на ее страдания. И кто умирал от воспоминаний, скажи?
Руби сказала кое-что лишнее. Оскар закрыл глаза, схватив голову. “Как туман… как очень плотный туман. Как густой дым”. Размытая картинка появилась , и тут же исчезла.
— Прости, Оскар, я не хотела, правда…
— Ничего. Просто голова заболела.
— Она говорила, что-то странное, Оскар, — говорила Руби после паузы, — спрашивала о какой-то песне, о том, я ли ее пела. А потом заплакала и… вот… И ты знаешь, что она легко отделалась. И да, я заметила, что уже три дня трещины не затягиваются. А если так будет продолжаться дальше? Ей будет хуже и хуже, пойми это.
Оскар молчал. Он задумался. Сам себе был противен. “Сам боюсь Воспоминаний, так Соне не даю смотреть”.
Руби взяла его руку. Он поднял голову.
— Я вижу, как тебе больно, Оскар. Я понимаю, что ты хочешь сохранить ее и заботится. Но, ты видел, как Соне плохо. Так что она поспит у меня, сейчас у нее навряд есть силы дойти до дома. А ты пойдешь домой и вернешь ей очки. Положи где нибудь в доме или скажи, что нашел их. И дай посмотреть на солнце. Не мучай девочку.
