И вот наступило 5 ноября 1984 года. Польскому утром приходит телефонограмма от министра с приглашением на совещание в 18.00. И чтоб захватил с собой Мельникова. Раньше Силаев приглашал меня через Волка. Не знаю до сих пор, что меня заставило отнестись к этому серьёзно. Сказав Польскому, что буду добираться с Волком, чтоб он не беспокоился, я, не дожидаясь обеда, отправился домой, принял ванну (в ванне хорошо думается), слегка пообедал и… лёг спать (!) Проснувшись, звоню Игорю на работу, его там нет, и никто не знает, где он. На всякий случай, без всякой надежды, звоню домой. Удивлённая жена Валентина говорит обескураженным голосом: "Коля, он принял ванну и теперь спит. Никогда такого не было, чтобы он спал в рабочее время. Что он работал иногда ночью - такое было, а вот чтобы спал, когда надо работать, не было". Я попросил, чтобы он позвонил мне домой, когда проснётся, и стал приводить в систему разноплановые мысли, собрал несколько плакатов, хотя и не знал, могут ли они понадобиться. Позвонил Игорь, договорились, во сколько он за мной заедет на служебном "рафике". И вот мы уже в Министерстве с небольшим запасом по времени. У проходной встречаем Бюшгенса. Вид у него праздничный - всё-таки канун дня Октябрьской революции. Здороваемся. Увидев у меня плакаты, спрашивает: "Зачем так много бумаги? Нормальные люди к празднику готовятся" (знал бы он, какой праздник ему уготован!) Я ему отвечаю: "Хочу купить "Графа Монте-Кристо", макулатуру заготавливаю". Посмеялись.
Совещание началось вовремя, ровно в 18.00. Были приглашены руководители институтов, конструкторских бюро, начальники Главных управлений, заместители министра. От ЛИИ приехали трое: начальник института Миронов, зам. по науке Берестов и зам. по космической тематике генерал Манучаров. Силаев был вежлив, но строг и не скрывал свою озабоченность. Он говорил: "Сроки сорваны, и неясно до сих пор, когда же начнём ГЛИ (горизонтальные лётные испытания). Вы мне обещаете и постоянно не выполняете обещания, ссылаясь на якобы внезапно возникающие новые проблемы, а сами пытаетесь затравить учёного и уже вытеснили его из Лётного института. Спасибо, что А.А. Польский создал ему нормальные для работы условия и сохранил его. Теперь давайте его послушаем. Вам слово, Николай Степанович". Такая краткость и резкий старт были для меня полной неожиданностью. Перед принятием ответственного решения министр решил выставить под обстрел "тяжёлой артиллерии" и проверить меня в боевых условиях. В другом разе я бы растерялся. Но не зря я с утра почувствовал, что меня ведут, не зря размышлял в ванне, а затем спал. Автоматы мозга отрегулированы и работают как часы. Мысли мелькают молниеносно и упорядоченно. Пока шёл спокойно к специальному тросику для развешивания плакатов, твёрдо решил: никого не критиковать, ни на кого не жаловаться, но и не дипломатствовать, говорить открытым текстом всё, как вижу. За отведённые мне 20 минут попытался осветить всю проблему в целом, её основные ключевые моменты. Я говорил, что как специалист по автоматическому управлению ответственно заявляю: беспилотный корабль с людьми на борту с обеспечением необходимой надёжности при нынешнем уровне управленческой науки и техники ни мы, ни американцы сделать не в состоянии. Это имели в виду не только американцы при принятии принципиальных решений, но и в нашем проекте предусмотрено всё технически необходимое: два рабочих места для экипажа, три электронных индикатора в виде дисплеев и, наконец, сформирован отряд из лётчиков-испытателей высочайшего уровня. Всё это должно эффективно использоваться в интересах обеспечения заданного уровня надёжности. Однако на сегодняшний день этого нет. Для экипажа не нашлось функционального места в системе управления, и он не обеспечен необходимой информацией, с помощью которой он мог бы контролировать машину и, в случае необходимости, взять на себя её функции. Анализ системы автоматического управления показывает, что она остро нуждается в таких функциях экипажа. В процессе возвращения имеются очень вероятные состояния, из которых машина в принципе не может вывести и посадить корабль на ВПП (взлетно-посадочная полоса). Это так называемые "дыры" в области достижимости, о которых многим из присутствующих хорошо известно, так же как известно, что избежать попадания в них с необходимой вероятностью невозможно. Отводить экипажу в такой системе лишь функции по отработке команд, выдаваемых машиной, тем более нерационально и неразумно. Это с успехом может сделать автоматический сервопривод. Для коренного изменения принципов и алгоритмов функционирования потребуются слишком большие сроки. Поэтому мы предлагаем в помощь автоматической системе создать резервный контур, основанный на иных принципах функционирования на базе терминального управления или управления конечным состоянием. За счёт максимального использования специально подготовленного экипажа, техническая и программная часть контура может быть очень простой и потребовать совсем немного вычислительных ресурсов: около 3,5 миллисекунд в цикле бортовой машины "Бисер" и не более 10 Кбайт оперативной памяти. Для замыкания на экипаж необходимых информационных потоков разработаны следующие виды индикации. Они теоретически обоснованы, экспериментально отработаны и одобрены лётчиками. Лётчики являются полноценными участниками их разработки. Для создания такого резервирования есть необходимые наработки, поэтому при нормальной организации работы, оно может быть создано за один - максимум, два года.
По окончании доклада начались вопросы, вступила в бой "тяжёлая артиллерия", но вскоре всем стало ясно, что она палит холостыми выстрелами, обнаруживая у себя полное "отсутствие святого за душой". Больше всех неистовствовал Бюшгенс, особенно поначалу. Он же - зам. по науке головного института отрасли - ЦАГИ, академик, главный идеолог систем управления по всем летательным аппаратам и по "Бурану" в особенности. В течение многих лет перед всеми делал вид и докладывал министру, что уж по его-то части всё в порядке, "курируемые" им работы идут на высоком уровне. И вдруг такое. Надо срочно проучить этого зарвавшегося Мельникова. И он приступил к публичной порке. В менторском, назидательном тоне пытался вывести меня на чистую воду с помощью демагогической мути и не сразу сообразил, что у него это не получается, что ни вопрос - всё промашка. Не сообразил самолюбивый и самоуверенный академик, что поставленная министром цель совещания не та, при которой можно добиться "ясности как одной из форм полнейшего тумана". Бюшгенс только того и добился, что ввёл в грех довольно тупого чиновника, первого зам. министра Сысцова, который "отвечал" за "Буран". Он стал помогать Бюшгенсу, ссылаясь на регулярно проводимые им оперативки, и невольно превращался в унтер-офицерскую вдову, которая, как известно, сама себя высекла. Силаев внимательно и напряжённо следил за ходом дискуссии и не позволял ей выйти из концептуального делового русла, пресекая все попытки перейти на личности и затащить меня в привычную для многих подворотню. Ближе к концу врубился зам. министра по науке профессор Л.М. Шкадов, он же начальник 10-го отделения ЦАГИ, он же общеизвестный специалист по управлению возвращением космических аппаратов, подобных "Бурану" типов, когда-то защитивший на эту тему докторскую диссертацию. Ему показалось, что он сможет усечь меня по существу, и попал впросак на виду у всего честного народа. "Как же Вы берёте за аргумент управления DНэ, если он сам неоднозначен и зависит как от высоты, так и от скорости, причём не от упоминаемой Вами приборной скорости, а истинной? Тут у Вас крупная нестыковка". Я ответил: "Вы совершенно правильно говорите, но при имеющей место быть постоянной приборной скорости две зависимости: истинной скорости от плотности воздуха и плотности от высоты сводятся в одну однозначную нелинейную зависимость полной механической энергии от высоты. Отсюда и DНэ". Взял в руки мел, подошёл к доске, написал две формулы и свёл их в одну. Шкадов от удивления раскрыл рот, но ничего молвить не сумел. Он позже, через несколько дней сокрушался публично: "Как это я погорел? Мельников купил всех своей DНэ". Справедливости ради, никого я не покупал и покупать не собирался. А его вывод свидетельствует лишь о том, что, став высокопоставленным чиновником, он давно перестал быть учёным, но в глазах непросвещённой общественности продолжал им оставаться. После яркого провала Шкадова, - последней надежды враждебно настроенной публики, - вопросы прекратились.