Indigo
Красивый мальчик со скрипочкой
Большинство тс аутичны -
Гс меняют пол из-за гомофобии -
Тс это новая субкультура -
Бинарность гендерного мышления -
Аутичность мышления у тс -
Опыт групповой терапии -
О педо и прочих парафилиях, есть парафилия на МРТ- сканнеры, а так-же о гс и нехватке ролевой модели -
Еще про аутичность мышления у тс, довольны транзишеном потому что восприятие внешнее -
Итак, в случае с извращениями любое переживание может обрести извращённый аспект, но это не обязательно. Например, трансвеститы (о которых мы почти не говорим, ведь всех теперь называют «транс»), но они совсем о другом — они лишь хотят временно пребывать во внешних атрибутах противоположного пола. Трансвеститы могут быть фетишистами, а могут и нет.
Одним нравится переодеваться и это приносит удовольствие, другие — возбуждаются от этого в мастурбаторной форме.
Что касается транссексуалов — у них обычно нет фетишистского аспекта. А если он есть, то это скорее то, что называется автогинефилия.
Большинство моих настоящих транссексуалов (а не трансвеститов) находились в спектре аутизма. Я бы сказал, все они.
У аутичных людей сексуальный интерес был крайне низким. Чем выше выраженность аутизма, тем ближе интерес к нулю: секс воспринимался как что-то неприятное, «фу», не вызывающее интереса.
А вот трансвеститы были куда более парафильными. И если они сексуализировали это и возбуждались от идеи иметь женское тело — это были как раз автогинефилы.
У транссексуалов же это было больше связано с их аутистическим восприятием того, что значит быть мужчиной или женщиной. Они рассуждали так: «Если я не А, значит, я должен быть Б».
— Так большинство из них относились бы к гомосексуальному типу, то есть были бы привлечены к мужчинам?
— Нет, самые аутичные обычно были асексуальны. У них вообще не было сексуального интереса. Это похоже на дальтонизм. Человек может прожить всю жизнь, не зная, что он дальтоник. Так и с асексуальными: у них нет ни либидинального интереса (эротического влечения), ни реакции отвращения.
Если у вас есть сексуальность, вы знаете, что вам нравится. Если же попробовать что-то сексуальное не из вашей сферы влечений — возникает отвращение. Но если у вас её нет — то и отвращения нет. Человек может механически заниматься сексом, испытать физический оргазм, но без эротического наполнения.
Некоторые мои пациенты даже не понимали, что они асексуальны: у них был партнёр — скорее лучший друг. Они не испытывали сексуального интереса, но могли вступать в половой акт просто потому, что этого хотел партнёр. Но собственной сексуальности у них не было.
Существует прямая корреляция: чем выше аутичность, тем меньше эротизации.
Поэтому транссексуалы не были особо извращёнными. Трансвеститы — скорее да.
И трансвеститов всегда было гораздо больше, чем транссексуалов. Сейчас говорят так, будто все они транссексуалы, но на самом деле большинство под «транс-зонтом» — это именно трансвеститы, а не транссексуалы.
— То есть, уточняя различие: транссексуалы включают в себя и автогинефилов?
«Если разделить это на две категории: есть транссексуал, который верит, что его тело должно быть противоположного пола. А трансвестит не верит, что его тело должно быть противоположного пола, но ему нравится переодеваться. То есть это как аренда и покупка: транссексуал хочет купить, а трансвестит хочет краткосрочную аренду. И среди трансвеститов есть такие, которые вместо того, чтобы хотеть внешней одежды, хотят внешнего тела, и это их возбуждает. То есть среди трансвеститов есть нефетишисты и фетишисты. А среди фетишистов есть те, для которых важнее не одежда, а тело, — это ауто-гинофилы. То есть это подгруппа трансвеститов.
Гс меняют пол из-за гомофобии -
И если говорить о гомосексуальности, то некоторые транссексуалы уходили от невыносимости осознания своей гомосексуальности в сторону того, чтобы стать гетеросексуальным транссексуалом. Если вспомнить GIDS, детскую гендерную клинику Тавистока, где я проходил часть своей подготовки несколько лет, один день в неделю, я был в ужасе. Потому что я видел этих маленьких детей, которые едва что-то знали о мире, им было лет пять-шесть, и я понимал, что это просто женоподобные мальчики и пацанки-девочки.
А родителей убеждали, что раз их ребёнок не соответствует гендерным стереотипам, значит он транс. Это шло без всяких проблем, как по конвейеру. Я сказал одному очень высокопоставленному человеку в клинике: «Разве то, что вы делаете, не безумие? Ведь если оставить этих детей в покое, они просто выросли бы геями». А он ответил: «А было бы это безумнее, чем если бы они стали геями?» Потому что это была организация, которая патологизировала гомосексуальность. И если можно «сделать гетеросексуальным» ребёнка, который развивался бы как гомосексуал, то это якобы лучше, чем быть геем, ведь гомосексуальность — это извращение. Это абсолютно устаревший и ужасный взгляд. То есть идея «трансить» детей исходила из непринятия гомосексуальности как нормального исхода.
Да, я это очень понимаю. Я очень рад, что родился тогда, когда родился, потому что иначе нас всех сделали бы «трансами». Да, абсолютно. Когда я рос в Ирландии, у меня не было дисфории относительно тела, но у меня было много проблем с гендером — где моё место, как влиться в девичью компанию, но при этом не быть одной из них. Ребёнку просто хочется быть принятым. И если ты не соответствуешь, а тебе предлагают решение — стать «нормальным», но другим способом, ты можешь это выбрать. Хотя настоящая задача — принять себя и помочь другим принять тебя таким, какой ты есть. Никто не «неправильный». И если проблема в голове, то надо помогать голове, а не сразу «резать».
И сам факт доступности этой услуги увеличивает спрос. У меня бы и мысли об этом не возникло, потому что я об этом просто не знал. Да, именно. А сейчас есть соцсетевые инфлюенсеры, которые говорят молодым девушкам, влюбляющимся в девушек: «Ты можешь быть крутым мускулистым транс-мужчиной», вместо того чтобы быть лесбиянкой — «а что это вообще такое?» И идёт гламуризация трансинга, он стал «модным».
Тс это новая субкультура -
В своей книге я пишу, что это просто новая субкультурная идентичность. Я был готом, и в каком-то смысле остаюсь. Если посмотреть на мои фотографии с друзьями в 16 лет, мы выглядели почти как трансвеститы, хотя я считал себя постпанк-готом. У меня было больше косметики, чем у любой девушки сейчас. Я помню, как мать спросила: «Все мальчики носят красную помаду в три часа дня в субботу?» У нас были огромные начёсанные причёски, подводка, мы выглядели очень похоже на нынешних небинарных или транс-подростков, но это была просто идентичность.
Как только, например, Дженни приходила в школу с начёсанными волосами и макияжем, ей говорили: «Ты что, гот?» — и все становились готами. Сейчас в школе кто-то приходит так же, и когда его спрашивают «Ты кто?», он отвечает «Я транс, небинарный», и вся школа это подхватывает. Это не эпидемия ковида, это субкультура.
И в книге я описываю, что до появления соцсетей вся молодёжная субкультура базировалась на музыке. Если ты поколение X, как я, то в подростковом возрасте твои стены и тетради были облеплены вырезками из музыкальных журналов, потому что именно группа давала тебе идентичность. С соцсетями роль музыки изменилась. Сейчас подростки любят музыку, но она не формирует их идентичность, её формируют соцсети.
Если проследить развитие субкультур: готы первой, второй, третьей, четвёртой волны, потом эмо, а после эмо — небинарные и транс. Это абсолютно то же самое, но это принимают за медицинское расстройство. Родителей убеждают, потому что профессионал говорит: «У вашего ребёнка вот это, и вот решение». А родители хотят для ребёнка лучшего».
«Они думают, им внушают эту ложь, что их ребёнок заперт в неправильном теле, как какой-то заключённый внутри матрёшки, — и это полная чепуха. И родители начинают бороться за то, чтобы их детей кастрировали, что совершенно странно. Да, это как будто всё, что мы делаем, происходит в «стране наоборот». Ведь говорят, что если ты не подтверждаешь (не «аффирмуешь»), то это конверсионная терапия. Но на самом деле, не знаю, согласишься ли ты, на наш взгляд, это и есть гей-конверсионная терапия. Как ты и сказал, это патологизация. Я как-то написал статью о том, как психопатология пациента отражается не только в терапевтической среде, но и в обществе вокруг.
Бинарность гендерного мышления -
Если мышление транс-человека очень аутистично и чёрно-белое — правильно/неправильно, да/нет, мужчина/женщина — то это бинарное деление переносится. И получается, что терапия или подходы бывают либо аффирмативные, либо конверсионные, что полная чушь. Либо ты со мной согласен, либо ты меня ненавидишь. Никакого промежуточного варианта.
И, конечно, такие клиницисты, как я, я ведь никогда никого не «аффирмовал», но я и не пытался никого конвертировать. Я создавал нейтральное пространство для исследования. Моя роль заключалась в том, чтобы просто говорить: «Правда? Почему? Почему ты так думаешь?» — и пытаться понять, как он пришёл к такому выводу. Если бы меня воспринимали как аффирмирующего или как конвертирующего, я был бы бесполезен. Моя задача была помогать исследовать, думать, задавать вопросы в приемлемой форме. И я хотел помочь рассмотреть вариант быть субверсивным. Они думают, что они субверсивные, но они вовсе не такие — они абсолютно конвенциональны и держатся за стереотипы.
То есть, если ты мужчина и думаешь, что не вписываешься в мужскую роль, хорошо. Делай всё, что, как тебе кажется, ты получишь от женской роли, все эти качества, которые ты называешь «женскими», — делай это, оставаясь мужчиной.
Если вспомнить «новых романтиков» в 70-е и 80-е, если вспомнить таких, как Бой Джордж, Мэрилин, они ведь никогда не говорили: «Я женщина». Они не выглядели как мужчины, но они подрывали мышление тех, кто на них смотрел, заставляли думать: «Хм, значит, моя система координат неверна, раз я не могу их классифицировать».
Они не говорили: «Я это, смотри на меня как на это» — это было бы очень по-аутистически. Они говорили: «Я могу быть кем угодно. То, что ты обо мне думаешь, — твоё дело, но я сам себя никак не определяю». Панк и «новые романтики» были субверсивными, тогда как аутистичный человек не может быть субверсивным. Он крайне правилен, жёстко структурирован. Это самые предписывающие личности.
Аутичность мышления у тс -
Я как-то спросил одного пациента: «А что плохого в том, чтобы быть мальчиком?» Он сказал: «Ну, все мальчики, все мужчины носят короткие волосы и костюмы». Я ответил: «Нет, это не так. Хотелось бы, чтобы все носили костюмы, но это неправда».
Но для него это было так: если я не А, значит я не-А, то есть Б. Спросишь их: «Что такое женщина?» — они не могут ответить. Они только скажут: «У женщин длинные волосы, они носят платья». Они описывают лишь внешность, потому что в аутистическом мозге нет идеи внутреннего мира, инсайта. Только внешнее.
Да. И это область, которая меня очень интересует, ведь ты, наверное, знаешь Блэр Уайт, популярную транс-ютубершу. Она недавно участвовала в публичной «терапевтической сессии», выложенной на YouTube. Ну, давай назовём это так. Но она призналась, что осознала: у неё есть признаки аутизма, и что её идентификация как транс, возможно, является реакцией на травму. Так что и такая сторона тоже есть.
Но меня интересует другое: ты упомянул Боя Джорджа, Дэвида Боуи — это же были знаменитости. Им давалась дополнительная свобода для того, чтобы выстраивать эту андрогинную идентичность. Но может ли общество вообще когда-нибудь полностью принять гендерное несоответствие так, чтобы ребёнок не страдал от травли или от гомофобных родителей и семьи? Что если мальчик гипер-женственный, на самом крайнем конце спектра женственности? Даже при всей этой исследовательской работе, есть ли шанс, что ему всё равно будет невозможно жить так, как он хочет?
Но у нас всегда были гипер-женственные мужчины и очень мужественные женщины — настоящие пацанки и очень женоподобные мальчики. Это тянется ещё от «bright young things» и всяких изнеженных мужчин с мартини в 1920-х. А если вспомнить «новых романтиков», то тебе не нужно было быть знаменитостью. Те, кого ты назвал звёздами, когда-то тоже ими не были, но всё равно ходили в клубы вроде Smashing, ярко одевались, эпатировали. И это было нормально. Всегда были люди, не соответствующие гендерным нормам, и они всегда находили себе место. Ты мог уехать из своей маленькой фермы на Гебридах и перебраться в Лондон, например. И всегда такие люди были, и всегда с этим справлялись.
Опыт групповой терапии -
— Понял тебя. А в твоей клинической практике какие были результаты?
— Моя работа была исключительно психологической. Я работал со взрослыми, старше 17 лет. С детьми — только немного в рамках стажировки, но основная моя работа была как психотерапевта для взрослых. И моя цель всегда была психологической, а не телесной. Я не ставил цель «не менять пол». Я хотел, чтобы человек был доволен своим ощущением гендерной идентичности. И чтобы это было стабильно. Мне было всё равно, какая у него идентичность — транс, небинарная, любая — лишь бы она была стабильной и приносила удовлетворение.
Я начал с индивидуальных сессий, но очень быстро перешёл к сочетанию индивидуальных и групповых. В индивидуальной терапии повторялось это чёрно-белое мышление: да/нет, правильно/неправильно, мужчина/женщина. Но в группе, где у всех было какое-то гендерное расстройство — будь то трансвеститы, транссексуалы, ауто-гинофилы, до- и пост-операционные, детранзиционеры, — кроме терапевта, анализ шёл от всех участников. И это имело гораздо больший вес. Когда один пациент говорил другому: «Ты звучишь как я, но это звучит совершенно безумно», — это действовало гораздо сильнее, чем слова терапевта.
В процессе групповой терапии их представления о том, что значит быть мужчиной или женщиной, разрушались, пересматривались. И они понимали, что решение, которое они держали в голове для проблемы, которую они держали в голове, больше не имеет смысла — потому что самой проблемы не было. Проблема была не в гендере.
И тогда они больше не хотели менять пол. Когда я сделал ретроспективное исследование пациентов, меньше 2% пошли на какие-то физические вмешательства, связанные с полом. И эти 2% говорили: «Ну, я делаю это, потому что всегда хотел, но я понимаю, что женщиной я не стану, я останусь трансом». То есть у них был достаточно реалистичный взгляд.
А большинство просто были счастливы в себе. И 26% моих пациентов, которые сожалели о сделанной операции, все говорили: «Жаль, что у нас не было такой группы с самого начала. Потому что всё, что мы имели, — это только подтверждение». Один мой пациент, которому было за пятьдесят, вернулся к своей семье, друзьям, работодателю (он работал в сфере здравоохранения) и спросил: «Когда я всё это проходил и объявлял, почему вы не спросили у меня, что, чёрт возьми, я делаю?» А все ответили: «Потому что мы поддерживали тебя. Ведь так надо». Потому что людей убедили, что так и должно быть. А он сказал: «Это была ложная поддержка ложной реальности, в которой я жил. Я бы хотел, чтобы меня просто спросили, что я делаю, и помогли это обдумать».
— Да, а сейчас ведь люди уже приходят с идеей, что если их об этом спросить, то это «hate crime».
— Сколько пациентов ты примерно в итоге вёл?
— Я принимал людей каждую неделю в течение десяти лет. То есть относительно небольшое количество, около сотни с лишним.
— Ничего себе! И всего лишь 2% перешли к транзшену?»
Большинство из них в порядке. Но у большинства людей, если дать им возможность исследовать и попробовать, потому что некоторые очень быстро приходят к пониманию своей проблемы и её решения, а потом больше к этому не возвращаются. Это правильно, это моя гипотеза.
И это напомнило мне о моём курсе математики на уровне A level, где я был совершенно безнадёжен: я думал, что решил сложную задачу, но полностью сбился с пути. И мой ответ оказался абсолютно не тем, каким он должен был быть. И вместо того чтобы спорить с их логикой, ты говоришь: хорошо, просто объясни мне шаг за шагом, помоги понять.
И если проходить это кадр за кадром, они начинают понимать, что их собственная логика не имеет смысла. И тогда можно сказать: ну вот, давай поговорим об этом. То есть твой опыт для них — это опыт общения с кем-то любознательным, заинтересованным и готовым помочь, чем ты, собственно, и являешься. Но ты пытаешься понять, как они к этому пришли. Да.
О педо и прочих парафилиях, есть парафилия на МРТ- сканнеры, а так-же о гс и нехватке ролевой модели -
Поэтому я вполне могу себе представить, что, например, с точки зрения гея, считающего себя женщиной, — как человек с автогинефилией может «выздороветь» в этом смысле? Потому что, насколько я слышал от людей, это может быть… так как это сексуальная склонность и почти как форма сексуальной ориентации, то избавиться от неё невозможно, и она будет всегда преследовать. Понимаешь, о чём я?
К сожалению, когда сталкиваешься с автогинефилами, зачастую бывает уже слишком поздно. Представь, что твое либидо как мужчины зависит от тестостерона, а первое, что делают при смене пола, — это кастрация. А если тебя кастрируют, у тебя больше нет тестостерона, и у тебя исчезает половое влечение. И обычно они думают: о, это прекрасно. До этого они месяцами яростно мастурбируют на идею обладания грудью и вагиной. И думают, что именно это и значит быть транссексуалом. Они идут к своему врачу и не говорят: «Я яростно мастурбировал на идею иметь грудь и вагину». Они говорят: «Мне кажется, я женщина». А врач отвечает: «Хорошо, мы направим вас в специализированную клинику. Очередь — два года».
Тогда они думают: «Два года ждать? Да я просто сяду на самолёт в Бангкок». И они летят в Бангкок, делают операцию по смене пола, а потом просыпаются с мыслью: «О, чёрт, что я натворил?» Вот тогда их обычно и видишь. Но задача состоит в том, чтобы помочь им понять, что они не транссексуалы, а имеют сексуальный фетиш — идею обладания женскими половыми признаками. И пока они это осознают и не доходят до операции, то это становится просто сексуальным фетишем, как любой другой. То же самое, что фетиш трансвестита.
Пока они понимают, что это именно фетиш, и не притворяются чем-то другим — это нормально. Существует множество фетишей у людей. И пока они понимают, что это именно сексуальный фетиш — всё в порядке. Главное — не путать это с транссексуальностью и не думать, что они должны быть женщиной и им нужна смена пола. То есть важно донести до них понимание, что это такое и чем это не является.
— Каково твоё мнение о том, что некоторые называют это разновидностью сексуальной ориентации, например, Фил Илли, который сейчас говорит об «авто-гетеросексуальности»? — Прежде всего нужно определить, является ли что-то фетишем, то есть сексуальным возбуждением, или нет.
Для большинства транссексуалов это не будет фетишем, потому что в этом нет ничего сексуального. А вот для трансвеститов, которые фетишисты, или для автогинефилов, пока присутствует сексуальное возбуждение, это сексуальность. То, что я понял за время работы в Портмане, это то, что сексуальность — это не только про то, нравятся ли тебе мужчины или женщины. Сексуальность зависит от того, что именно тебе нравится. Это может быть вещь, человек, возраст, который может быть социально приемлемым или неприемлемым (например, привлечениек несовершеннолетним).
Это может быть направлено на животных, машины, концепции, такие как БДСМ. И чистый БДСМ — это не про человека, а про саму садомазохистскую динамику. Были люди, которые могли возбудиться только если они находились в тесном пространстве или в МРТ-сканере.
То есть это могут быть и концепции. Так что это не всегда связано с людьми. Сексуальность разнообразна. И как только ты её приобрёл, это и есть твоя сексуальность. Это не только про геев, гетеро или би — сексуальностей множество.
— А часть этого врождённая, как думаешь? Например, быть автогинефилом? — Я не думаю, что какая-либо сексуальность врождённая. Она развивается. Дети не рождаются с сексуальностью. Ты развиваешь свою сексуальность. Какая именно у тебя разовьётся — кто может сказать? Но очевидно, что некоторые вещи усваиваются.
— Понятно. Потому что это было бы в полной противоположности взглядам Рэя Бланшара и другим работам, утверждающим, что гомосексуальность во многом биологически обусловлена.
— Но мы ведь не знаем, правда?
Может быть, существует биологический компонент. Но сексуальности, связанные с концептами или другими объектами… например, в Портмане мы проводили исследование педофилии и выяснили, что медианный возраст детей, к которым педофилы испытывали влечение, составлял девять лет.
Хотя встречались педофилы, которых привлекали младенцы, маленькие дети, подростки — разное. Но медианный возраст был девять лет. Мы также выяснили, что наиболее часто встречающийся возраст, когда самих педофилов подвергали сексуальному насилию, тоже был девять лет. Так что связь существовала.
Большинство педофилов, которых мы наблюдали, сами были жертвами сексуального насилия в детстве. То есть здесь срабатывал и эффект повторения.
— Да, я об этом тоже часто думаю. Например, на собственном примере: мне кажется, у многих геев есть проблемы с отцом. Мой был довольно жестоким и часто отсутствовал. Так что большую часть детства я проводил в тоске по отцу. Поэтому я и думаю об этом.
— В этом нет ничего плохого. Даже если ты можешь объяснить происхождение сексуальной ориентации, это не значит, что она «плохая». Но кое-что можно понять. Если, будучи мальчиком, у тебя не было доброго, заботливого, тёплого и эмпатичного отца, может появиться тоска по этому, которая в какой-то момент сексуализируется.
Еще про аутичность мышления у тс, довольны транзишеном потому что восприятие внешнее -
— Совершенно верно. Да. У меня два вопроса.
Первый — о людях, которые публично говорят, что они очень счастливы после перехода. Я бы сказал, что среди тех, кого я встречал, или среди публичных фигур, действительно есть такие, кто, кажется, процветают и счастливы. Что бы ты сказал об этом?
— То, что я замечал, это корреляция между степенью аутизма и успешностью результата. И чем меньше аутизма, тем менее успешным был результат. Например, главный дефицит аутистического мышления — это так называемое отсутствие «теории разума». Они действительно не способны определить или оценить, что происходит в сознании другого человека.
Им нужно опираться только на внешние признаки — улыбка, нахмуривание, крик — чтобы понять, что ты думаешь или чувствуешь. Они не могут этого вычислить. У них нет эмоционального интеллекта, они не могут разобраться в ситуации. Поэтому человек с выраженным аутизмом может сказать: «Я вчера вышел вечером в женской одежде, и все подумали, что я женщина». Я спросил: «А откуда ты знаешь?» Он ответил: «Я ужинал, и официант принял мой заказ и даже глазом не моргнул, и никто не обратил внимания». Я сказал: «И что это значит?» Он ответил: «Ну, значит, все подумали, что я женщина — у меня были длинные волосы и платье». Я сказал: «Но ты же не знаешь, что они думали». А он ответил: «Ну, никто ничего не сказал. Раз не сказали, значит, думали то, что я думаю».
То есть, если они очень аутичны, они искренне верят, что все вокруг воспринимают их как женщину. А если нет, то у них возникает это гложущее сомнение: «А что если нет? А что если они так не думают?» И именно тогда возникает трансгендерная дисфория, когда они меняют гендерную дисфорию на трансгендерную.
Сначала они думали, что они не аутентичны как мужчины или женщины, а теперь понимают, что, возможно, они не аутентичны как транс-мужчины или транс-женщины. И это подводит меня к местоимениям, о которых есть целая глава в моей книге, где я говорю о важности местоимений для трансгендерного человека. Для нас местоимения — это всего лишь элемент языка. С каких пор какая-то часть грамматики привлекала столько внимания, как местоимение?
Уверен, большинство людей даже не знали, что такое местоимения, до всей этой истории. А для транс-идентифицированного человека, так как он не знает, что ты на самом деле думаешь, если ты начинаешь использовать его выбранные местоимения, это означает конкретно, что ты в это веришь. Для него это внутренняя уверенность: «Да, они действительно думают, что я женщина или мужчина, потому что они называют меня „она“ или „он“». Они не могут представить, что ты можешь не думать, что они женщина, и при этом использовать местоимение «она». Для них это валидация: «Да, я контролировал твой ум, и ты действительно веришь», а не «ты врёшь и просто говоришь это, чтобы меня не обидеть». Поэтому у них случаются аутистические срывы, когда ты этого не делаешь. Потому что если ты говоришь — значит, ты думаешь так же, а не просто говоришь это ради их спокойствия.
— Да. Да. И я также слышал, что у автогинефильного типа это как будто бы страх, что кто-то разрушит пузырь их фантазии. Это глубокая, глубокая любовь к своей женской версии. Ты бы с этим согласился?
Но как и со всеми фетишами — нужно понимать, что это именно такое явление, а не что-то другое.
Проблема в том, что когда всё это называют «транс», люди, которые хотят быть доброжелательными и принимающими, на самом деле невольно поддерживают разные формы фетиша, которые не являются транссексуальностью, а именно фетишами.
Например, человек говорит: «Ну да, теперь я буду ходить на работу два дня в неделю как женщина».
А я спрашиваю: «Зачем?»
А на работе думают, что этот человек «переходит». Но это не так. Он просто возбуждается, надевая одежду противоположного пола.
И на работе считают, что они помогают и поддерживают транс-человека.
А на самом деле это всё равно что фетишный нудист захотел бы ходить голым на работу два раза в неделю. Разницы никакой.
Хотя это не всегда значит, что человек всё время возбуждён. Может ли это быть больше «романтическим» чувством?
Мы могли бы часами обсуждать грань между романтикой и фетишем.
Всё зависит от того, что понимать под «романтическим».
Я читал, например, книгу Дебби Хаттон, и там описано, что фетиш для таких людей — это их главный сексуальный интерес.
Я говорю не о тех, кто покупает меховые наручники в Anne Summers ради разнообразия. Я говорю о том, что является главным двигателем их сексуальности.
Да, это как если бы я весь день гуляла с парнем. Что бы ты сказала?
Но разница в том, что если твой фетиш — носить женскую одежду, и это тебя возбуждает, то единственная причина, по которой ты её надеваешь, — выполнить эту функцию.
Если ты трансвестит-фетишист и приходишь в своей одежде на работу, значит, ты сознательно приносишь своё сексуальное возбуждение в офис. Это странно.
И это совсем не то же самое, что человек, который говорит, что он транссексуал, проходит переход и приходит на работу уже в этом процессе.
Зачем твоему коллеге возбуждаться на рабочем месте в течение рабочего дня?
Чем больше я узнаю об этом, тем больше вопросов у меня возникает.
И это похоже на то, как меняется представление людей об аутизме.
Мне пришлось полностью пересмотреть свои взгляды, потому что многие транссексуалы — актёры, очень социальные и общительные люди.
А ведь можно быть и таким. Это достаточно часто встречается.
Я сам, вероятно, нейротипичен, но таких людей немало.
Раньше считалось, что аутизм — это когда человек не говорит, не понимает речи и даже не различает, перед ним человек или предмет. Я работал в классическом «старом» отделении для аутичных пациентов — там всё было именно так.
Сейчас же всех, кого раньше называли «высокофункциональными аспергерами», относят к спектру аутизма. Это огромный спектр.
И там всегда можно видеть жёсткое чёрно-белое мышление.
Я бы сказал, что 100% моих пациентов-мужчин были на спектре.
У женщин тоже многие, но у некоторых это реакция на травму, а у других — ответ на внутреннюю лесбофобию.
Последний вопрос, вернее двойной.
Считаете ли вы, что медицинский переход всё ещё имеет место? И каковы ваши прогнозы на ближайшее десятилетие?
Я точно не думаю, что это допустимо для детей.
Я считаю, что никто младше 18 лет, а лучше — и старше, не должен делать ничего подобного. Потому что полноценный взрослый мозг формируется только примерно к 25 годам.
Для взрослых — они могут делать, что хотят.
Но мне не нравится, когда меня принуждают соглашаться с чем-то.
Есть большая разница между человеком, который честно говорит: «Я идентифицируюсь как транс», и тем, кто стирает историю и реальность и заявляет, что он — то, чем не является.
Что будет дальше? Я думаю, мы увидим огромную волну людей с постоперационным сожалением.
Много детей, которых «транзили», поймут, что это была ошибка.
Будут массовые судебные иски против NHS.
Интересно, что сами гормоны, которые назначают, производители не лицензировали для этого применения.
Знаете, почему? Потому что если препарат используется «вне инструкции», компанию нельзя засудить.
Они скажут: «Мы это не лицензировали, это ваше решение».
Значит, ответственность ляжет на врачей и больницы.
А у NHS денег нет, она и так еле держится.
Поэтому мы получим множество «детранзишнеров», людей с сожалениями и судебных дел.
Особенно учитывая, что многие перерабатывают свою травму только в конце 20-х или в 30-е годы. Это может проявиться с задержкой.
У многих моих пациентов сожаление наступало примерно через 7 лет.
Так что прогноз мрачный. Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы этого не было — ведь речь идёт о покалеченных судьбах.
Спасибо вам за беседу. Это было очень ценно. И если вы скажете, где вас можно найти и как приобрести книгу, будет замечательно.
— Да, спасибо большое. Мне очень понравилось. Книга называется D-Trans. Но на самом деле она не только о детранзишнерах. Это скорее клиническая критика гендерной идеологии в целом. Первую книгу я назвал Trans, эту — D-Trans.
Купить можно только на Amazon. В бумаге и в электронном виде.
Она доступна в Великобритании, по всей Европе, в Америке и Канаде. Особенно хорошо продаётся в США.
Найти меня можно через мой сайт, легко гуглится.
— Отлично. Есть ли у вас в планах что-то новое? Может, ещё книга?
— Пока я чаще появляюсь в подкастах. Ещё несколько лет назад никто не хотел слушать на эту тему. А теперь интерес есть.
В Британии я, похоже, единственный контент-креатор подобного рода. Может, я ошибаюсь, но среди ЛГБТ*-авторов не так много тех, кто об этом открыто говорит. Есть, например, Mr. Menno, но он куда более жёсткий критик гендера. А я, возможно, ошибаюсь, но всё равно стараюсь говорить.
Спасибо.
Последнее редактирование:
