"Мировой мужик!" - приятный во всех отношениях мужчина - такой эпитет сохранился у нас с тех пор, когда крестьянской жизнью управляли мировые - избранные миром, общиной старосты, сотники, десятники, окладчики, смотрители училищ и больниц, сборщики податей, леные и полевые сторожа, писари. Дураков, идиотов и хамов туда предпочитали не брать, просто чтобы потом, при общении с оными, не расстраиваться. А избранные прекрасно понимали - как они сегодня будут относиться к односельчанам, так завтра и к ним будет относиться следующий чиновник, избранный волостным сходом.
Община была воплощением представлений крестьянина о правде. Она требовала, была строгой, но, по его мнению, справедливой. Важное сравнение приводит А. Н. Энгельгардт, упоминая рядом, в одном предложении государя и общину: «По понятиям мужика, каждый человек думает за себя, о своей личной пользе, каждый человек эгоист, только мiр да царь думают обо всех, только мiр да царь не эгоисты» (Энгельгардт, 1987: 540). Это те две силы, которые давали крестьянину ощущение защищенности. И в народной поговорке они были связаны: «коли всем миром вздохнут, то и до царя слухи дойдут».
Община была не просто хозяйственным организмом, направленным на решение определенных экономических и политических задач, но и выполняла важную воспитательную функцию. Мужицкий быт прост и часто груб. Община же в России осуществляла своеобразный нравственный контроль, что было чрезвычайно важно для крестьянской страны такого размера. Она учила уважать друг друга. Вот как описывается Энгельгардом ритуал деревенского приветствия: «При встрече крестьяне кланяются друг другу, снимают шапки, называют по имени-отчеству… При встречах мужчины снимают шапки и подают друг другу руки. Женщины кланяются и здороваются»
Впервые внимание к русской общине привлек немецкий исследователь Август фон Гакстгаузен, он же составил ее первое подробное описание, в котором дал ей самую высокую оценку, считая, что Россия уже осуществила «утопические мечты Сен-Симона, причем без атеизма, который питает французскую социалистическую систему» (Haxthausen, 1972: 26). Он ратовал за сохранение и укрепление крестьянской общины, считая, что именно в ней залог будущего благополучия страны.
Даже такой прожжённый западник, как Герцен, сравнив нравственные нормы в русской общине с увиденным в Европе, склонился в сторону славянофильства, пытаясь убедить себя и других в том, что община - это «жизненный нерв нашего национального существования»: «Счастье для русского народа, что он остался... вне европейской цивилизации, которая, без сомнения, подкопала бы общину и которая ныне дошла в социализме до самоотрицания».
Но если читать школьные учебники второй половины ХХ- начала ХХI века, вся Новейшая история Россия - это “борьба крестьян против своего Счастья”, где “Главный тормоз” на пути к нему - та самая община. С этим полностью согласны как правые монархисты, так и левые социалисты. Одинаково ожесточённо воевали с многовековым крестьянским укладом и царское правительство, и советское. Уже одно это завидное единодушие таких непримиримых политических противников должно насторожить.
Я обратил на это внимание, ещё будучи студентом. А когда начал копать, с прискорбием констатировал, что община одинаково мешала и правым и левым решать свои собственные проблемы, никаким боком со счастьем народным не связанные. Правым требовалось большое количество свободный рук для промышленности. Левым нужны были обездоленные и угнетаемые для баррикад. И тем и другим хотелось, чтобы подопечные от них зависели чуть больше, чем полностью и были послушны и бессловесны
