Indigo
Club
Селфи -
Одновременно удивительно и печально, насколько физические идеалы Древней Греции похожи на современные. В самом деле, фигуры Геракла и Адониса, созданные 2500 лет назад, замечательно уместились бы на обложке следующего номера Men’s Health – на месте даже косые мышцы пресса. Но стоит только выйти наружу из пузыря западной культуры, и все кардинально меняется. Профессор Софи Скотт рассказала мне о своей подруге, которая ездила в Танзанию для сбора данных. «Полнота там признак статуса, – рассказывала она. – Там люди критиковали ее из-за потери веса, а когда она вернулась в Британию, все вокруг восхищались: „Боже мой, да ты прекрасно выглядишь! Ты так похудела!“ Безумно сложно перестать думать о себе в рамках привитых тебе с детства стандартов».
Однако культура затрагивает и гораздо более глубокие слои, в чем убедилась Софи, когда отправилась со своей нейробиологической лабораторией на север Намибии, чтобы познакомиться с народом химба. «Они живут как в каменном веке, – объясняет она. – Они не испорчены нашей культурой, и именно поэтому я хотела с ними поработать». Команда Софи намеренно задумала очень простое исследование. Людям химба давали прослушать два звука, а после еще один – третий. Затем их спрашивали, какой из первых двух звуков выражал ту же эмоцию, что и третий. «Как только дело дошло до этого вопроса, нам пришлось переделать все наши тесты, – рассказала она. – Они понятия не имели, чего мы от них хотели. Тогда-то до нас и начало доходить, что в Великобритании бóльшую часть экспериментов мы проводим с участием людей, получивших обязательное образование. Мы все учились удерживать информацию в кратковременной памяти, думать над ней, управлять ею, реагировать на нее. И знаете что? Химба умеют многое из того, что не получается у нас». Например, дети в Танзании умеет ориентироваться на местности, которая показалась бы жителю Запада абсолютно безликой, а еще у них значительно лучше развита пространственная память. «Никто не учил их этому. Сама среда вынудила их научиться».
Оказывается, у нашей одержимости юностью тоже есть культурные корни. Софи объяснила мне суть их научной работы, которая показывает, что в ответ на просьбу рассказать о своей жизни люди, как правило, не говорят о каких-либо случайных событиях. Напротив, они в основном вспоминают свою молодость. «Считается, что мозг в молодости работает иначе и сохраняет больше воспоминаний, – говорит Софи. – Это одно объяснение. Но недавно кто-то провел эксперимент, где этот вопрос задавался не пожилым людям, а детям и подросткам в возрасте от десяти до восемнадцати лет. Как выяснилось, они говорят то же самое. Они описывают то, что произойдет с ними в молодости! Таким образом, в нашей культуре превосходно быть молодым».
Опыт Джона Придмора показал нам, что у всех людей есть похожие черты вне зависимости от происхождения: мы склонны объединяться в группы; мы сплетничаем, возмущаемся и наказываем ради поддержания общественного порядка; мы ценим самоотверженность и ненавидим эгоизм; мы стремимся понравиться, чтобы добиться престижа и повысить свой социальный статус; наш мозг «рассказывает истории» на пару с соавтором-комментатором и, если все работает как надо, дает нам чувство контроля над собой и окружающим миром. Это самые древние составляющие нашего «я». Но над всеми этими рычагами и тягами основного механизма человека лежат бесконечные слои замысловатых шестеренок, колесиков и пружин – все изобилие и все детали, из которых состоит наша индивидуальность. И большая часть этих слоев создается культурой.
Считается, что человек стал культурным животным около 45 тысяч лет назад. Но если вы, как и Джон, родились на Западе, большинство ваших наиболее важных шестеренок, колесиков и пружин сформировались примерно 2500 лет назад на фоне захватывающих событий и впечатляющих красот Средиземноморья.
Наша культурная колыбель могла быть сущим адом для тех, кто пытался в ней выжить. Не считая отдаленных равнин на севере, лишь пятая часть территории Древней Греции подходила для земледелия, все остальное – зубчатые цепи гор, острова и заливы. К 500 году до н. э. даже большинство лесов были вырублены на древесину. Орошение было невозможной задачей, и засуха постоянно грозила погубить все живое. Почва была малоплодородной. Чаще всего люди выживали лишь собственным умом и благодаря мелким, едва окупающимся промыслам. Многие занимались охотой, собирательством, животноводством или управляли собственной небольшой фермой. Другие производили оливковое масло, выделывали шкуры животных, собирали каштаны, делали глиняную посуду и вино. Но к расцвету и развитию сложных и продвинутых классовых систем, а также к богатству Древнюю Грецию привело Средиземное море. Как говорил Сократ: «Мы живем у моря, как лягушки вокруг пруда». Этот «пруд» стал их творцом и спасителем.
Скудность земель толкала их в море. Греки были смелыми путешественниками и быстро научились экспорту и импорту. Кроме того, они были пиратами и ловкими дельцами. Они торговали друг с другом на прибрежных путях, а также отправлялись к опасным океанам, в Египет и на Ближний Восток, чтобы завязывать там новые отношения и заключать сделки. В их портах принимали гостей из далеких стран, которые привозили диковинные товары и делились новыми идеями и знаниями, подрывавшими местные стереотипы. Как писал профессор Вернер Ягер, судя по всему, этот мир протопредпринимательства, путешествий, новизны и дискуссий «дал начало новым представлениям о значимости человека, о том, что каждая душа сама по себе бесценна». Эта идея (о способном улучшать себя индивидууме как средоточии ценностей) породила нашу современную западную цивилизацию с ее свободой, знаменитостями, демократией и увлечением саморазвитием.
В той своей форме Древняя Греция была совсем не такой страной, какой мы ее знаем сейчас. Лягушки с тех изрезанных берегов объединились и стали «цивилизацией городов». Это напоминало картину в стиле пуантилизма: страна состояла из более тысячи самоуправляющихся полисов. Среди них были и крохотные деревни, и легендарные великие державы: Коринф, Фивы, Афины, Спарта. В далеких краях цари и тираны называли себя посланниками богов и удерживали власть кровью и страхом. В Греции же такие методы правления кончались крахом. Вот как царь Афин хвалился этим в трагедии Еврипида «Просительницы» (423 год до н. э): «С ошибки речь ты начал, гость. Напрасно / Ты ищешь самодержца, – не один / Здесь правит человек, свободен город». Именно в Афинах на протяжении полувека свобода служила фундаментом новой политической системы – демократии. Вместе с формированием политического класса возникла и сатира, в том числе произведение «отца комедии» Аристофана «Вавилоняне», которое политики, высмеиваемые в нем, называли клеветой.
Конечно, такая «свобода» предоставлялась лишь некоторым мужчинам. Тем не менее это можно считать поразительным достижением и эпохальным прорывом в многовековой человеческой истории. Афиняне могли свободно путешествовать, чтобы наслаждаться пьесами и поэзией. Люди могли бросить работу ради участия в Олимпийских играх. Простолюдин мог вступить в спор со знатью, не боясь пыток или казни. Если у человека возникали разногласия с соседями или он был не согласен с законами родных мест, он мог просто переехать в другой город и начать все с чистого листа. Греки отличались предприимчивостью, и им было вполне под силу менять свою жизнь и окружающий мир.
Простые греки стремились управлять действиями богов при помощи жертвоприношений и почестей. Причем ответную награду они ожидали получить здесь и сейчас, а не в каком-нибудь райском загробном мире. Подобием рая для них служил Элизий, но чтобы туда попасть, нужен был статус, а не нравственные достоинства. Их версией ада был Тартар. Описывалось это место довольно туманно, но предназначалось оно для тех, кто при жизни совершил самые тяжкие преступления. Именно в Тартаре Сизиф нес свое наказание: закатывал на гору камень, который каждый раз скатывался назад, и так целую вечность. Это так по-гречески: этот безумный кошмар, когда все твои старания сводятся на нет и все твои усилия оказываются напрасными. Вот что пишет профессор психологии Ричард Нисбетт, основоположник учения о так называемой «географии мысли»: «По сравнению с другими древними народами и даже по сравнению с большинством ныне живущих людей, греки в большей степени осознавали собственную значимость: они понимали, что они господа своей жизни и вольны поступать, как им захочется. Иногда греки определяли счастье как возможность добиваться совершенства в мире, свободном от каких-либо границ».
Одним из высших достижений считалось присоединение к политическому классу, ведь так человек мог вносить свой вклад в общество. Обычные афинянине считали, что стремление к совершенству помогает стать лучшим и более полезным членом общества. Для того чтобы достичь этого, они пришли к ключевому для своего времени заключению: разум – более мощный инструмент, чем суеверия. В VI в. до н. э. Фалес предвосхитил появление науки, задавшись вопросом: «Что лежит в основе всего?» (Вода, решил он.) Столетие спустя Сократ увлекся фундаментальной природой абстрактных истин (Фалеса интересовала природа материального мира). «Что есть смелость? – вопрошал он мыслителей вокруг себя, оспаривая каждый их аргумент. – Что есть красота? Что есть счастье?»
Одного из таких мыслителей, Платона, волновал вопрос об идеальном городе-государстве; также он верил в существование совершенной метафизической реальности. Его ученик Аристотель отвергал эту идею, утверждая, что существует лишь та реальность, которую мы можем воспринимать органами чувств. Мы живем в мире вещей, рассуждал он, и у каждой из этих вещей есть свои качества, которые можно определить и классифицировать; все эти вещи предсказуемо взаимодействуют и движутся согласно определенным законам: яблоко падает на землю под влиянием силы тяжести, говорил он, или держится на поверхности моря по причине своей легкости. Его взгляды на реальность и на перемены были крайне оптимистичны. Историк Эдриенн Майор пишет, что Аристотель считал, будто «все в природе стремится к достижению своего абсолютного потенциала».
Чему уж точно свойственно меняться, так это людям. Человек, подобно яблоку, объект со своими уникальными качествами. Но что это за объект? Человек – это своего рода «политическое животное», рассуждал Аристотель. И, что немаловажно, это животное способно к совершенствованию. Именно по этой причине, утверждает Ягер, «историю личности в Европе следует начать» с Греции.
Вот тогда и началась эпоха перфекционизма в его начальной форме – в виде культуры преклонения и погони за идеальным человеческим эго. Греки почитали таланты выдающихся людей превыше всего. Величественные статуи изображали идеальные мужские и женские тела. Мужчины соревновались в метании копий, гонках на колесницах и прыжках через быка. Высоко ценилось умение вести спор: спорить могли начать везде – и на рынке, и в армии. Граждане в поте лица соревновались друг с другом и завидовали чужим успехам: «Гончар не терпит гончара, плотник не терпит плотника, нищий завидует нищему, а поэт – другому поэту», – писал Гесиод. Каждый желал быть на месте победителя, причем не обязательно из-за наград или денег – больше всего им хотелось известности и славы. Для победителя было неслыханным делом не получить всеобщих почестей, а лишиться уважения общества считалось «величайшей из людских трагедий».
По мнению ученых, например Ричарда Нисбетта, все началось с земли. Решительно и незаметно экология Древней Греции лепила нового человека. Ее засушливые скалы и холмы, заливы и острова, неплодородная почва и переменчивая погода толкали эту страну к формированию экономики мелких собственников, полагавшихся только на себя и близких, чтобы выжить. По этой же причине сложилась и сама структура Греции с ее сетью городов-государств. Ее обращенные к морю торговые аванпосты приносили новые идеи и способствовали дебатам. Люди, выросшие в этой цивилизации полисов, в будущем боролись за право руководить городами. То, насколько ценен был человек и мог ли он добиться успеха в подъеме по социальной лестнице, во многом зависело от его собственных талантов и веры в себя. Знаменитостям поклонялись. Красивыми телами восхищались. Своеобразие ландшафта вылилось в своеобразие государства, а последнее, в свою очередь, – в своеобразие народа с особенным складом ума. «Это история влияния экологии на экономику, экономики – на социальные практики и далее – на сознание», – объясняет Нисбетт. Наш западный менталитет является наследием того разрозненного мира.
Индивидуализм – вот что появилось в Древней Греции. Как можно было ожидать от такого интеллектуально-динамичного места, эта идея встречала и жесткую критику. Но именно она до сих пор доминирует в нашей жизни. И действительно, в этом понятии так просто отыскать основы нашего современного перфекционизма, что теперь я хотел бы сосредоточиться на его эволюции – от его зарождения под эгейским небом и до его «неолиберального», cконцентрированного, требующего абсолютного совершенства варианта, которым мы одержимы по сей день. Это будет путь идеи – история о том, как со времен Аристотеля мы, жители Запада, учились видеть себя отдельными личностями, а не частью чего-то целого. На нашем пути мы изучим природу этой индивидуалистичной формы эго, проследим, как она менялась, разберемся, почему так произошло, и рассмотрим некоторые основные последствия.
Я собираюсь проследить лишь за одной цепочкой людей, чьи жизни послужат нам опорными точками в гигантской вселенной нашей истории. Это значит, что рассказ будет довольно неполный и упрощенный. Также это значит, что мы опустим целые главы нашего общего прошлого, которые обычно считаются очень важными. Однако я уверен, что мы сможем пролить свет на некоторые наши современные беды, взглянув на несколько жизней и эпох, которым удалось кардинально изменить наше представление о том, каково это – быть человеком, одержимым свободой и самим собой. О том, каково это – быть индивидуалистом. Наряду с Древней Грецией мы взглянем на средневековое христианство, промышленную революцию, послевоенную Америку и Кремниевую долину. Каждый из этих периодов добавил что-то новое и уникальное к тому идеальному образу «я», который не дает нам покоя по сей день.
Прежде чем отправиться в путь, я хочу обозначить один важный вопрос. Как так получилось, что ценности и убеждения людей, живших 2500 лет назад, все еще влияют на наше представление о самих себе в XXI веке? Безусловно, на этот вопрос можно дать множество ответов. Но на данный момент в нашем исследовании того, как мы усваиваем культуру и как она меняет нас, нам следует вернуться к идее эго как «рассказчика». Сделав это, мы поймем, насколько тонка грань между окружающими нас нарративами и нашей личной историей.
