Выделил важное. Если такое есть в душе - остановись и обдумай !
А я иначе рассуждаю: вот меня теснит враг со всех сторон, нет у меня никакого выхода. Я заряжаю ружье. Убью ли я врага или самого себя, это для меня все равно.
— Нет, нет, нет, — живо подхватил Бенедя, — это говорит в вас слепое, безысходное отчаяние, а не рассудок! Разве дошло уже до того, что нет никакого другого выхода? А если бы дело обстояло и так, то разве вы думаете, что это все равно — убить себя или убить врага? Убьете себя — врагу легче и вольготнее будет.
Теперь наступила очередь Андруся опустить тяжелую голову и задуматься.
— Твоя правда, — сказал он наконец Бенеде. — Здесь надо подумать. Хочешь быть нашим побратимом и думать вместе с нами?
— Вашим побратимом, но не слепым орудием вашей воли.
— Нет!
— И чтобы каждый мог свободно думать, что он хочет, и другим говорить, что думает.
— Это у нас и теперь свободно. Ведь ты же слышал сегодня…
— Так-то оно так, но я еще раз оговариваю себе это право. Себе и каждому.
— Хорошо.
Выделил важное. Если такое есть в душе - остановись и обдумай !
А я иначе рассуждаю: вот меня теснит враг со всех сторон, нет у меня никакого выхода. Я заряжаю ружье. Убью ли я врага или самого себя, это для меня все равно.
— Нет, нет, нет, — живо подхватил Бенедя, — это говорит в вас слепое, безысходное отчаяние, а не рассудок! Разве дошло уже до того, что нет никакого другого выхода? А если бы дело обстояло и так, то разве вы думаете, что это все равно — убить себя или убить врага? Убьете себя — врагу легче и вольготнее будет.
Теперь наступила очередь Андруся опустить тяжелую голову и задуматься.
— Твоя правда, — сказал он наконец Бенеде. — Здесь надо подумать. Хочешь быть нашим побратимом и думать вместе с нами?
— Вашим побратимом, но не слепым орудием вашей воли.
— Нет!
— И чтобы каждый мог свободно думать, что он хочет, и другим говорить, что думает.
— Это у нас и теперь свободно. Ведь ты же слышал сегодня…
— Так-то оно так, но я еще раз оговариваю себе это право. Себе и каждому.
— Хорошо.
