«Ваш полет из-за метеоусловий переносится на завтра. Летите домой и отдыхайте. Щербаков».
Я был готов расцеловать сержанта.
— Спасибо, дорогой, спасибо! — и, не сдерживая радости, крикнул: — Отставить занимать места! Разгружать самолет! Вылет не состоится!
И тут со мной произошла метаморфоза. Мне никак не хотелось лететь сегодня, а сейчас... Отдыхать? Как бы не так! Нет, мы сегодня слетаем. Обязательно слетаем. Нужно доказать командиру и самому себе, что мои предчувствия верны.
— Быстро разгружать, самолет! — заорал я. — Быстро! Мы должны слетать на боевое задание!
Евсеев удивленно вытаращил на меня глаза, но ничего не сказал. Пассажиры пожали плечами, и по их лицам можно было видеть, что они недовольны. И я их понял: мобилизовать себя на подвиг, на который они шли, стоило больших трудов. И вот — досадный перерыв, расслабление, может быть, бессонная ночь в ожидании.
Но... ведь они же не знают, что этот вот ясноглазый паренек принес сейчас для всех нас счастливый билет, на котором написано: «Жизнь».
Ладно, каждому свое. Радость меня не покидала. Я уже знал: опасность миновала нас. Я даже знал приблизительно... нет, пожалуй, точно — где, когда и как это произойдет. Это будет после бомбежки по цели. У меня будет хорошая высота, которая позволит дойти до аэродрома на одном моторе. Я ощущал себя окрыленным, заряженным.
— Скорей, скорей!
Седоволосый, вдруг повеселев, подошел ко мне, дернул носом.
— А вы знаете, я так себя скверно чувствовал. Я тоже не хотел лететь сегодня. Завтра — пожалуйста, а сегодня — нет. — Он приложил руку к груди. — Вот тут что-то болело, так нехорошо.
Я вытаращил на него глаза:
— И вы? И вы тоже?! Но откуда вы знаете, что я не хотел лететь? [338]
Седоволосый пожал плечами.
— Не знаю. Я ощущал опасность. Вы — тоже. Это было видно. Техник крикнул:
— Товарищ командир, самолет разгружен! Я кивнул седоволосому:
— Вы правы. До свидания. Завтра я вам все расскажу.