dok34.ru
Moderator
Он повторил, уже громче:
— Как твое имя?
Мое молчание было извинительно в первый раз — возможно, я его не расслышал. Но теперь это не пройдет.
— Патрокл, — это имя дал мне отец при рождении, с надеждой, но безрассудно; теперь оно имело горький привкус. Оно значило «слава отца». Я ожидал, что он посмеется, может, превратит имя в шутку или остроту, показывающую мой позор. Но он этого не сделал. Может, слишком глуп, подумал я.
Он повернулся на бок, лицом ко мне. Золотистый локон упал ему на глаза, он сдул его прочь. — Мое имя Ахилл.
Я чуть опустил подбородок, всего на палец, в знак того, что услыхал его. Мы рассматривали друг друга некоторое время, потом он моргнул и зевнул опять, широко, по-кошачьи раскрыв рот. — Добро пожаловать во Фтию.
Я вырос при дворе и понимал, когда следует уходить.
* * *
В тот день я увидел, что являюсь не единственным воспитанником Пелея. Во дворце скромного царя оказалось множество отверженных сыновей. Однажды он, поговаривали, и сам был беглецом, и теперь был особенно приязнен к изгнанникам. Моей постелью был лежак в большой общей комнате, полной других мальчиков, тузящих друг друга или отдыхающих.
На другой стороне большого зала я заметил золотистый блеск волос в свете светильника. Ахилл. Он сидел с несколькими мальчиками, которые не закрывали ртов, внимая тому, что он рассказывал или делал. Таким должно быть царевичу. Я сжал хлеб, и жесткие зерна прошлись, как терка, по моим пальцам.
Наутро глаза у меня были словно засыпаны песком, все члены отяжелели и двигались медленно. Остальные уже поднялись и одевались к завтраку, радостно встречая новый день. Уже прошел слух о том, что я нелюдим, и младший мальчик больше не подходил ни с костями, ни с чем иным.
Наверное, самым необычным в нем было отсутствие заносчивости. Он не был кичлив и горд, как другие красивые дети. Он, казалось, и в самом деле не осознавал, какое впечатление производит на других ребят. Я не мог понять, как он этого добивался, но они толпились вокруг него, словно преданные собачонки с высунутыми языками.
Я наблюдал за всем этим со своего места за угловым столом, стискивая в кулаке хлеб. Острое жало зависти было как огниво, искрой поджигающее костер.
Однажды он сел ближе ко мне, чем обычно, всего через стол. Его покрытые пылью ноги шаркали по камням пола, пока он ел.
По крайней мере раз за ужин он оборачивался и подлавливал меня, прежде чем я успевал изобразить безразличие. Эти мгновения, доли мгновений, на которые встречались наши взгляды, были единственными за весь день, когда я хоть что-то ощущал. Как что-то сжималось в животе, и тут же я чувствовал ярость загнанного зверя. Я был как рыба, взирающая на крючок.
Чуть позже в тот же день, возможно от царя, а возможно, от подслушивавших слуг, мальчикам стало известна причина моего изгнания. Этого следовало ожидать. Я много раз слышал, как они сплетничали; слухи были тут единственной разменной монетой. И все же меня застало врасплох то, как все вокруг меня изменились — страх и любопытство отражались на лицах, когда я проходил мимо. Теперь даже самый отчаянный бормотал молитвы, минуя меня — неудачей можно заразиться, а Эринии, шипящие духи возмездия, бывали неразборчивы. Мальчишки наблюдали с безопасного расстояния, заинтригованные. Как ты думаешь, они станут пить его кровь?
От их шепота я давился, словно еда у меня во рту превращалась в прах. Я отталкивал тарелку и бросался прочь, в поисках укромного уголка, где меня не потревожат, где разве что слуги проходят мимо. Мой маленький мирок еще уменьшился — до трещинок в полу
...это не слабее, чем "за плинтусом"...
как любопытная птица. — И что?
— Поговори с отцом, скажи, что я был с тобой. Тогда он простит, — сказал я, увереннее, чем чувствовал на деле. Если бы я заступался за другого мальчика перед своим отцом, тот наоборот выпорол бы за такое. Но я не был Ахиллом.
Легкая складка пролегла на его переносье. — Я не люблю лгать, — сказал он.
Это была та бесхитростность, над которой насмехаются другие ребята; в ней обычно не признаешься, даже если обладаешь ею.
— Тогда возьми меня на свои занятия, — сказал я. — Вот и лгать не придется.
Он поднял брови, внимательно смотря на меня.
— И никогда не играл?
Почему-то мне не хотелось его разочаровывать. — Отец не любил музыку.
— Ну и что? Тут же нет твоего отца.
....и нет твоей Бабушки...
— Мне отец дал, — сказал он беспечно. Только то, как бережно его пальцы держали ее, удержали во мне поднимающуюся ярость.
Он не заметил. — Если хочешь, можешь взять.
Ее дерево, я знал, гладко и знакомо так же, как моя собственная кожа.
— Нет, — ответил я, с болью в груди. Перед ним я рыдать не стану.
— Я забрал Патрокла с его занятий. — Мое имя странно прозвучало в его устах, я почти не узнал его.
Старый царь сдвинул брови. — Кого?
— Менетида, — ответил Ахилл. Сына Менетия.
— А… — Пелей вгляделся туда, где, стараясь не двигаться, стоял я. — Того мальчика, которого наставник по искусству боя хотел выпороть.
— Да. Но это не его вина. Я забыл сказать, что хочу, чтоб он был моим спутником.
Ферапон — так он это назвал. Собрат по оружию царевича, связанный с ним кровавой клятвой верности.
— Ахилл, я уже давно пытался подобрать тебе спутника, но ты всегда отвергал их. Почему вдруг этот мальчик?
Этот вопрос мог бы задать и я сам. Мне нечего было дать этому царевичу. Отчего вдруг он делает мне подобное одолжение? И Пелей, и я ждали ответа.
— Он умеет удивить.
Я взглянул на него, насупился. Он, похоже, единственный, кто так думает.
— Удивить, — повторил Пелей.
— Да, — далее объяснять Ахилл не стал, хоть я надеялся на объяснение.
Пелей задумчиво почесал нос. — Мальчик — изгнанник, с темным прошлым. Он не добавит блеска твоей репутации.
— Этого мне и не нужно, — отвечал Ахилл. Без гордости и похвальбы. Откровенно.
Пелей это признал. — И другие мальчики станут завидовать тому, что ты избрал этого. Что ты им скажешь?
— Ничего не скажу, — незамедлительно последовал простой и краткий ответ. — Не им решать.
...да, хороший пацан, адекватный. Не тот "папаня"..
...поколения.
Звучало это, как выдумка маленького ребенка. Но произнес он это так обыденно, будто просто называл свое имя.
Я собирался спросить «И что, ты лучший?» Но вместо этого выпалил: — Когда это было предсказано?
Я протянул ему ладонь. Он положил свердр свою. Я постарался сдержать дрожь — кожа у него была мягкой и после еды чуть липкой. Подушечки пальцев, чуть касающиеся моих, были очень теплыми.
...кинестетик. чувственный, не аутист 🙂
— Как твое имя?
Мое молчание было извинительно в первый раз — возможно, я его не расслышал. Но теперь это не пройдет.
— Патрокл, — это имя дал мне отец при рождении, с надеждой, но безрассудно; теперь оно имело горький привкус. Оно значило «слава отца». Я ожидал, что он посмеется, может, превратит имя в шутку или остроту, показывающую мой позор. Но он этого не сделал. Может, слишком глуп, подумал я.
Он повернулся на бок, лицом ко мне. Золотистый локон упал ему на глаза, он сдул его прочь. — Мое имя Ахилл.
Я чуть опустил подбородок, всего на палец, в знак того, что услыхал его. Мы рассматривали друг друга некоторое время, потом он моргнул и зевнул опять, широко, по-кошачьи раскрыв рот. — Добро пожаловать во Фтию.
Я вырос при дворе и понимал, когда следует уходить.
* * *
В тот день я увидел, что являюсь не единственным воспитанником Пелея. Во дворце скромного царя оказалось множество отверженных сыновей. Однажды он, поговаривали, и сам был беглецом, и теперь был особенно приязнен к изгнанникам. Моей постелью был лежак в большой общей комнате, полной других мальчиков, тузящих друг друга или отдыхающих.
На другой стороне большого зала я заметил золотистый блеск волос в свете светильника. Ахилл. Он сидел с несколькими мальчиками, которые не закрывали ртов, внимая тому, что он рассказывал или делал. Таким должно быть царевичу. Я сжал хлеб, и жесткие зерна прошлись, как терка, по моим пальцам.
Наутро глаза у меня были словно засыпаны песком, все члены отяжелели и двигались медленно. Остальные уже поднялись и одевались к завтраку, радостно встречая новый день. Уже прошел слух о том, что я нелюдим, и младший мальчик больше не подходил ни с костями, ни с чем иным.
Наверное, самым необычным в нем было отсутствие заносчивости. Он не был кичлив и горд, как другие красивые дети. Он, казалось, и в самом деле не осознавал, какое впечатление производит на других ребят. Я не мог понять, как он этого добивался, но они толпились вокруг него, словно преданные собачонки с высунутыми языками.
Я наблюдал за всем этим со своего места за угловым столом, стискивая в кулаке хлеб. Острое жало зависти было как огниво, искрой поджигающее костер.
Однажды он сел ближе ко мне, чем обычно, всего через стол. Его покрытые пылью ноги шаркали по камням пола, пока он ел.
По крайней мере раз за ужин он оборачивался и подлавливал меня, прежде чем я успевал изобразить безразличие. Эти мгновения, доли мгновений, на которые встречались наши взгляды, были единственными за весь день, когда я хоть что-то ощущал. Как что-то сжималось в животе, и тут же я чувствовал ярость загнанного зверя. Я был как рыба, взирающая на крючок.
Чуть позже в тот же день, возможно от царя, а возможно, от подслушивавших слуг, мальчикам стало известна причина моего изгнания. Этого следовало ожидать. Я много раз слышал, как они сплетничали; слухи были тут единственной разменной монетой. И все же меня застало врасплох то, как все вокруг меня изменились — страх и любопытство отражались на лицах, когда я проходил мимо. Теперь даже самый отчаянный бормотал молитвы, минуя меня — неудачей можно заразиться, а Эринии, шипящие духи возмездия, бывали неразборчивы. Мальчишки наблюдали с безопасного расстояния, заинтригованные. Как ты думаешь, они станут пить его кровь?
От их шепота я давился, словно еда у меня во рту превращалась в прах. Я отталкивал тарелку и бросался прочь, в поисках укромного уголка, где меня не потревожат, где разве что слуги проходят мимо. Мой маленький мирок еще уменьшился — до трещинок в полу
...это не слабее, чем "за плинтусом"...
как любопытная птица. — И что?
— Поговори с отцом, скажи, что я был с тобой. Тогда он простит, — сказал я, увереннее, чем чувствовал на деле. Если бы я заступался за другого мальчика перед своим отцом, тот наоборот выпорол бы за такое. Но я не был Ахиллом.
Легкая складка пролегла на его переносье. — Я не люблю лгать, — сказал он.
Это была та бесхитростность, над которой насмехаются другие ребята; в ней обычно не признаешься, даже если обладаешь ею.
— Тогда возьми меня на свои занятия, — сказал я. — Вот и лгать не придется.
Он поднял брови, внимательно смотря на меня.
— И никогда не играл?
Почему-то мне не хотелось его разочаровывать. — Отец не любил музыку.
— Ну и что? Тут же нет твоего отца.
....и нет твоей Бабушки...
— Мне отец дал, — сказал он беспечно. Только то, как бережно его пальцы держали ее, удержали во мне поднимающуюся ярость.
Он не заметил. — Если хочешь, можешь взять.
Ее дерево, я знал, гладко и знакомо так же, как моя собственная кожа.
— Нет, — ответил я, с болью в груди. Перед ним я рыдать не стану.
— Я забрал Патрокла с его занятий. — Мое имя странно прозвучало в его устах, я почти не узнал его.
Старый царь сдвинул брови. — Кого?
— Менетида, — ответил Ахилл. Сына Менетия.
— А… — Пелей вгляделся туда, где, стараясь не двигаться, стоял я. — Того мальчика, которого наставник по искусству боя хотел выпороть.
— Да. Но это не его вина. Я забыл сказать, что хочу, чтоб он был моим спутником.
Ферапон — так он это назвал. Собрат по оружию царевича, связанный с ним кровавой клятвой верности.
— Ахилл, я уже давно пытался подобрать тебе спутника, но ты всегда отвергал их. Почему вдруг этот мальчик?
Этот вопрос мог бы задать и я сам. Мне нечего было дать этому царевичу. Отчего вдруг он делает мне подобное одолжение? И Пелей, и я ждали ответа.
— Он умеет удивить.
Я взглянул на него, насупился. Он, похоже, единственный, кто так думает.
— Удивить, — повторил Пелей.
— Да, — далее объяснять Ахилл не стал, хоть я надеялся на объяснение.
Пелей задумчиво почесал нос. — Мальчик — изгнанник, с темным прошлым. Он не добавит блеска твоей репутации.
— Этого мне и не нужно, — отвечал Ахилл. Без гордости и похвальбы. Откровенно.
Пелей это признал. — И другие мальчики станут завидовать тому, что ты избрал этого. Что ты им скажешь?
— Ничего не скажу, — незамедлительно последовал простой и краткий ответ. — Не им решать.
...да, хороший пацан, адекватный. Не тот "папаня"..
...поколения.
Звучало это, как выдумка маленького ребенка. Но произнес он это так обыденно, будто просто называл свое имя.
Я собирался спросить «И что, ты лучший?» Но вместо этого выпалил: — Когда это было предсказано?
Я протянул ему ладонь. Он положил свердр свою. Я постарался сдержать дрожь — кожа у него была мягкой и после еды чуть липкой. Подушечки пальцев, чуть касающиеся моих, были очень теплыми.
...кинестетик. чувственный, не аутист 🙂
