Чтение Дока, с цитатами :) Кто хочет знать и понимать лучше

Со стороны берега риф был пологий, обломки его, мельчая, переходили в песок. Здесь было светло и тихо. Вместо разноцветной карусели рыб и буйства коралловых красок спокойный, серый цвет. Ровная как доска поверхность дна, лишь кое-где холмики — их оставили, пробираясь в песке, моллюски.
Я решил раскопать один холмик и плыл к нему, когда внимание мое привлекло странное пятно.
Кто-то обронил на дно сковородку! Вот припорошенная песком ее ручка, вот и она сама — хорошо угадываются круглые края…
Коричневая тень возникла слева от меня, что-то стремительно пронеслось сверху вниз и ударило в сковородку. И тогда случилось неожиданное. Песок разлетелся как от взрыва, в дымном сером облаке показались очертания круглого плоского тела: большой скат, неистово размахивая плетью-хвостом, взлетел вверх, кинулся в сторону и повис, натянув белый шнур. В рыбу попал гарпун.
Я повернулся в ту сторону, откуда был сделан выстрел. Опустив голову и торопливо подбирая шнур, в воде висел мальчишка, смуглый, почти черный, одетый в рваную рубаху и трусы. На его ногах болтались разной величины и разного цвета ласты.
В два гребка я приблизился к нему и, не говоря ни слова, тоже ухватился за шнур.
Вдвоем мы едва удерживали рыбину.
Про острый шип на хвосте, которым скат может нанести глубокую рану, мальчишка, очевидно, знал: всякий раз, когда скат, описывая
вокруг нас круги, приближался, он начинал торопливо отпускать шнур и что-то невнятно взахлеб выкрикивал, предупреждая меня.
Гарпун пробил жабры, и скат быстро терял силы. Когда он совсем перестал биться и повис на шнуре, мальчишка проворно поволок его к берегу.
Я поплыл следом. Мы вдвоем вытащили ската на берег и сели рядом. Мальчишка снял ласты.
У него была большая голова с маленьким прямым носом и плотно свитыми курчавыми волосами. К правой ноге привязан нож с самодельной рукоятью.
— Как… тебя… зовут, — спросил я, собирая по крупицам свои знания испанского языка.
— Пако, — ответил он и нараспев добавил: — Франциско.
Это было все, что мы сказали друг другу. Но в этот час я приобрел друга, который целый месяц исправно делил со мной все радости и невзгоды.

.... ответ на вопрос вчерашнего педофила - очевиден?
Тащите гарпун вместе...и получишь друга.
Делай вид, что Пако сам тебя соблазняет, но не даёт...и получишь статью. Со временем.
 
Просто кусочек непростого объяснения Дауге с женой.
В голове явно немало таких объяснений было.
Вопрос 🙂
Если бы...его ждала дома любящая Маша, не были бы его ..дальние и опасные рейсы чуть менее опасными? А дети, встающие за спиной родителей - могли бы доделать недоделанное и пойти дальше?
То есть смотреть не просто срез "нам по полтиннику, кто выиграл?"🙂
А смотреть варианты честно. Плавировать 😉
 
"Велика ли разница?
Я очень не люблю, когда ты начинаешь искать отсутствующую кошку в тёмной комнате. Это такой ревиизионизм на базе собственных твоих фантазий. И даже цитаты не о том и не в тему. Давайте спросим одного из авторов, а?

"Уважаемый Борис Натанович!
Повторяюсь за многими другими, но тем не менее, - мы росли на Ваших книгах, мы росли с Вашими книгами. Не представляю себе своей молодости без них. Спасибо Вам за это. Но вот недавно довелось мне перечитать подряд всю серию Мира
Полудня, и я подумал: а ведь страшноватый у Вас Полдень получился, знобит. Маниакально-трудолюбивые взрослые, дети, которых отбирают у родителей, чтобы в интернатах сделать из них таких же маниакально-трудолюбивых взрослых. Как там в "Стажерах" говорит Дауге Мария Юрковская: "Ты знаешь, недавно я познакомилась с одним школьным учителем. Он учит детей страшным вещам. Он учит их, что работать гораздо интереснее, чем развлекаться. И они верят ему. Ты понимаешь? Ведь это же страшно!" И действительно страшно. Неужели Вам таким виделся человек счастливого будущего? Я принимаю статую Ленина в "Возвращении", как кость, брошенную властям, но здесь ведь общий принцип. А ведь люди вроде Дауге, да и всей компании Полудня, на мой взгляд, просто опасны, - они считают, что человек живет, чтобы работать, а не работает, чтобы жить. Т.е. опасны они не сами по себе, но за их спинами прикрываются всякие мараты и робеспьеры, ленины и мао, и прочие разнообразные полпоты, уверяющие, что главное - это труд, а кто не работает, тот тунеядец и враг. А ведь работа - это всего лишь средство обеспечить себе достойный уровень жизни и ничего более. И в этом смысле мир ХВВ при всех его мерзостях мне лично более симпатичен, потому как дает по крайней мере свободу выбора. Перечел и понял, что вопроса-то я Вам не задал. Задаю: неужели Вам действительно мечталось такое жуткое будущее? Надеюсь, что не обидел Вас своими рассуждениями, но если да, то извините.
Меир < smehupodobno@yahoo.com>
Иерусалим, Израиль - 10/21/08 17:18:03 MSK

Да, это, видимо, тот самый случай, когда миропредставления двух людей не совпадают самым решительным образом. Я совершенно искренне, с незапамятных времен конца 50-х, считал (и считаю), что самое высокое и мощное наслаждение дает человеку именно творческий труд! Вообще жизнь предлагает человеку множество радостей и развлечений: и спорт, и путешествия, и вкусные еда-питье... Я не говорю уж о любви и дружбе, которые сами по себе способны наполнить жизнь радостью. Но в этом
прекрасном ряду, все-таки, самое первое и самое главное место занимает плодотворный творческий труд. Он источник самых высоких наслаждений,
самых радостных переживаний, источник самогО счастья, в конце концов. На этом представлении, как на основе всего, стоит наш Мир Полудня, - мир счастливых людей, в распоряжении которых всегда есть источник великого наслаждения, Главной Радости, которая всегда с тобой (если вообще доступна). Эту простенькую истину я исповедую вот уже 50 лет, и никогда она меня не подводила. И друзья у меня все такие (хотя не каждому Бог дал ВОЗМОЖНОСТЬ наслаждаться творчеством в полную силу). Все вместе мы образуем островок Мира Полудня внутри нашей малоприветливой реальности, и это - радость. Заодно несколько частных замечаний по Вашему тексту. В Мире Полудня НИКТО и НИКОГДА не отбирает детей у родителей (откуда Вы вообще это
взяли?). Переход в интернат происходит совершенно добровольно, процесс
перехода загодя подготавливается специальным семейным психологом. И, конечно, бывают случаи, когда от перехода этого по тем или иным обстоятельствам приходится отказаться, но это - редкость, исключение, и очень неполезно для всех. "Статуя Ленина" - это, разумеется "кость, брошенная властям". Сегодня ее можно было бы убрать из повести (как я это сделал с множеством редакторских благоглупостей при подготовке "канонических" текстов). Но совесть не позволила. Статую мы поставили по указанию начальства, это верно, но в те времена (60-й год) это не вызвало у нас никакого отторжения: к Ленину (в отличие от Сталина) мы относились тогда вполне
уважительно.""

...
из первоисточника😉
 
Каждый день я учил несколько испанских слов. Я называл какой-нибудь предмет, а Пако или Родольфо говорили, как это звучит по-испански.
Моя велосипедная шапочка озадачила их.
— Как это сказать? — переспросил Родольфо. — Первый раз вижу.
— В ней ездят на велосипеде. Ну а как просто «шапочка»? У нас смешные шапочки часто называют «чепчики».
— Щепчик…
Родольфо, вспомнив что-то, заулыбался.
— Качуча! — твердо произнес он.
Пако закивал и повторил, подпрыгивая:
— Качуча!
В это время около дома снова появился старик с собакой.
Собака, как всегда, бежала опустив морду к самой земле и тащила старика за собой.
— До чего непонятное животное! — сказал я. — Никогда не видел таких длинных собак. И морда пятачком. Вот только уши как уши. Бульдог? Боксер?
— Что? — не понял Родольфо. Он посмотрел на животное и произнес: — Кочиньо!
«Странно, — подумал я. — «Собака» по-испански — «канио» или что-то в этом роде. Канис Майорис — созвездие Большого Пса. А кочиньо… кочиньо… Если это не собака…»
Животное, бежавшее впереди старика, хрюкнуло. Свинья! Ну конечно!
Какой же болван: не смог отличить свинью от собаки!
Эх я, качуча!

...🙂
 
БЕСКОНЕЧНАЯ ЦЕПЬ
Через стекло маски видны беловатые точки. Они снуют взад-вперед, неподвижно парят, уносятся течением. Эти прозрачные существа — рачки. Некоторые из них подрастут, превратятся в ногастых, пучеглазых, с тяжелыми каменными клешнями крабов.
Снуют рачки, охотятся за чем-то невидимым. И вдруг рыбка, маленькая, желто-синяя, как язычок пламени. Метнулась, клюнула белую точку, пожевала губками, поплыла дальше. Нет одного рачка.
А из-за коралловой зеленой глыбы уже выплывает рыба-свинья. Морда пятачком, длинные кривые плавники загнуты назад. У каждого глаза — паутинки из оранжевых тонких линий. Подплыла, распахнула рот — провалилась в него рыбка.
Неподалеку от меня охотится Пако. Вот блеснул его гарпун, ударила стрела рыбу-свинью, не пробила, отбросила на дно. Пако не видел этого, подобрал шнур с гарпуном, уплыл.
А около раненой рыбы уже колышутся тени. Два колючих краба выползли из-под камней, размахивают клешнями, торопятся урвать по кусочку от добычи.
Я неподвижно сижу на плоской вершине коралла. Трубка над водой, лицо в маске опущено под воду. Тянется перед моими глазами цепь жизни: сильный поедает слабого, быстрый догоняет неторопливого, каждый на коралловом рифе — ловец и каждый — добыча.
Курится рыбья кровь, вытекает из ранки, еще сильнее раззадоривает крабов.
Только в ней и опасность. Вот и новый участник драмы: почуяв рыбью кровь, мчит издалека скат, торопится, машет черными плавниками-крыльями. Летит над самым дном. Тенью прошел над рыбой, на лету схватил одного краба.
Только мелькнули белые крабьи ноги, только завертелась в воде, упала на дно откушенная скатом клешня.
Мчится скат, бьет изо всех сил крыльями. Глаза выпучил. Да и как тут не лететь, как не бежать сломя голову? Чуть дрогнула вода, а уж он слышит — беда! Круто вниз опускается на него тупоносая акула. Не уйти скату…
Акула небольшая. Акуленок. Я даже не кричу Пако, не предупреждаю об опасности. Моя маска по-прежнему под водой.
Вот и еще одно звено в цепи жизни — все крупнее и крупнее хищник, — скоро ей оборваться.
А впрочем, нет. Не оборвется цепь. Вырастет акула, умрет, опустится на дно, столпятся около нее крабы, приползут морские звезды. Растащат, растерзают большое обмякшее тело. Растреплют. Желтым дымом рассеется акулья плоть, смешается с водой, с песком. Маленькие, не видимые глазом существа поглотят то, что останется от хищника. За ними начнут гоняться похожие на белые точки рачки, вновь завертится колесо…
В бесконечную цепь связал все живое риф.
 
УБИВАЕТ И ДАЕТ ЖИЗНЬ…
Риф и сам похож на живое существо. Медленно, год за годом растет он, поднимается к поверхности моря, умирает, рушится. То вспыхивает яркими красками, то превращается в безжизненный серый камень.
Риф всегда в движении. Между изогнутыми разноцветными телами его кораллов хороводят рыбы, ползают по дну ежи и звезды, копошатся крабы.
Он полон звуков. Стоит опуститься под воду — и сразу в ушах тихий, неназойливый шум. Плещут на выступающих из моря камнях волны, ровно стрекочут крабы, пощелкивают клешнями неутомимые рачки-алфеусы. Вот послышался еле слышный хруст — это принялись за еду клювастые рыбы-попугаи. Чу! — барабанная дробь. Плывут мимо горбыли. Развеваются черные хвосты, движется мимо рыбий полк, играет полковой оркестр.
Риф пуглив. Стоит потянуть шквалистому ветерку, нагнать туч, мрачнеют коралловые рощи. Исчезают рыбы, прячутся в щели крабы, забиваются в траву креветки. Прошла непогода стороной — и снова заблистал риф, заиграл красками, наполнился звуками.
Он умеет бодрствовать, умеет и отдыхать.
Вот закатилось солнце, синие сумерки наполнили его гроты и ущелья. Уплыли дневные рыбы, замерли в черной траве стаи рачков. Но это затишье обманчиво. Риф только задремал. Пройдет час — и на смену пестрым дневным обитателям выплывут, выползут бесцветные и темные жители ночи. Покинут свои щели осьминоги, выберутся из пещер
мурены. Из океана приплывут стаи кальмаров. Длинные и прозрачные, станут они носиться над коралловыми притихшими рощами, часто работая плавниками и устремив вперед сложенные щепотью, похожие на стрелы щупальца. Молча и угрюмо будут носиться до рассвета. Днем и ночью бурлит риф. Убивает и дает жизнь. Восхищает и пугает. Изменяется и остается все таким же прекрасным.
 
Однажды мы с Пако подобрали на дне у самого берега ветку коралла, похожую па обломанный лосиный рог. Ее я приволок домой и бросил в таз с пресной водой.
Коралл, понятное дело, не был живым, был ноздреват, порист, кое-где запачкан, оббит.
В таз я положил его для того, чтобы промыть, а затем высушить на солнце.
«Пусть полежит! Таз закрывать сверху не буду — мертвый камень, что от него ждать?»
Но тут мое внимание привлекла одна из дырочек. Кто-то старательно пытался там выбраться наружу. Порск! — из норки выскочила с голубыми искорками рыбка хромис — одна из самых маленьких рыб кораллового рифа.
Из другой показались мохнатые ножки краба. Малыш вылез наружу, перебрался на эмалированную стенку, попробовал бежать по ней, сорвался и замер на дне, испуганно тараща глазки.
Выплыла креветка. Она тоже пряталась в какой-то дырочке. Показался червь — ярко-красный, с пучком усиков-щупалец на голове, повертел головой, хлебнул пресной воды да так и замер, пораженный ее вкусом.
Таз наполнялся с каждой минутой. Изо всех щелей, дырок, впадин лезли, выкатывались, выбирались усатые, колченогие, головастые обитатели кораллового дома.
Терем-теремок, кто в тереме живет?..
Я торопился к Родольфо, который должен был ехать в тот день в город. Подняв таз, я отнес его на берег и осторожно вылил воду
вместе с ее беспокойным населением на клыки себорукко. Очутившись на мокрых камнях, рачки, рыбки, черви запрыгали, заметались. Легкая волна накрыла их. Когда она сошла, никого из беспокойных обитателей теремка на берегу не было.
Я отнес таз назад в комнату, снова налил его пресной водой и плотно накрыл листом фанеры: «Может, там еще кто, в теремке?»
 
Рано утром Родольфо увидел на берегу трех больших черепах, перевернутых на спины. Они лежали на полпути от воды до того места, где кончались их следы, оставленные ночью во время кладки.
Мальчик присел около одной. Животное лежало опрокинутое навзничь, медленно шевеля лапами, тщетно пытаясь зацепиться когтями за рыхлый песок. Утреннее солнце уже начало раскалять панцирь. Мальчик заглянул черепахе в глаза. Они были полны слез.
Тогда он присел на корточки и попытался перевернуть черепаху. В ней было больше ста килограммов.
Послышался скрип колес. Родольфо отбежал к ближайшим кустам и спрятался в них.
На пляж выкатилась повозка, запряженная лошадью. Человек в соломенной шляпе, надвинутой на глаза, спрыгнул с повозки. Торопясь и поминутно оглядываясь, он стал нахлестывать лошадь. Та сдала повозку назад и остановилась около одной из черепах. Подошли еще два человека. Втроем браконьеры погрузили черепах. Увязая в песке, лошадь потащила груз…
— Они ловили ночью черепах и переворачивали их, — закончил Родольфо. — А утром забирали…
Он рассказал, что на дальних пляжах, откуда черепах можно было вывезти только лодкой, браконьеры оставляли черепах лежать по нескольку дней. Если случалась непогода или кто-то мешал им, браконьеры не приходили. И черепахи перестали класть яйца на этих пляжах. Они ушли в океан искать безлюдные острова

... вопрос.
Поиск новых островов - как это технически?🙂
В генах программа? Мол если тебя убили, плыви в другое место? Убитые, подчеркну - не могут дать потомство или сообщить другим, живым, куда плыть. Логично?
Или? Те, кто плавал сюда - просто закончились, а те, что плавали подальше - размножаются? То есть никакого обучения. Или?😉
 
Первых акул я увидел не на рифе, а в бассейне в городе. Мы с Родольфо поехали туда, чтобы достать немного фотопленки, муки и консервов, и он отвел меня в институт, где был большой бассейн с проточной морской водой.
Мы пришли неудачно. Трое рабочих только принялись чистить его. Они спустили из бассейна почти всю воду и теперь бродили по дну, изо всех сил шаркая по бетону щетками на длинных палках. Щетки были с привязанными железными грузами. Рабочие терли щетками позеленевшее бетонное дно, оставляя на нем светлые полосы.
Огромные розовые туши лежали на дне бассейна. Люди, обутые в старые, размочаленные резиновые тапочки, деловито перешагивали через рыбьи тела и продолжали уборку.
Над каждой тушей возвышался чуть отклоненный назад косой плавник.
— Мадре миа, да это же акулы! — сказал я.
Родольфо подтвердил:
— Тибуронес!
Акулам, видно, было не до людей. Они жадно разевали кривые рты и глотали мутную воду, которая едва покрывала их затылки.
— И как они не боятся? — спросил я про уборщиков.
— Трабахо. Работа.
Мы торопились.
 
С утра стояла отличная погода. Был штиль. Даже у внешней океанской кромки рифа, где всегда толклись волны, на этот раз вода словно остекленела.
Мы с Пако плавали у внутренней кромки, где кораллы погибли и где песок чередовался с зарослями черепаховой травы.
В траве сидели коротконогие ежи. Кончики их иголок были высветлены, и поэтому казалось, что ежи поседели. На макушках у них шевелились осколки раковин, листочки горгонарий, плоские камешки. Тонкими, нитевидными ножами ежи поддерживали свои украшения.
Резкие движения воды достигли меня. Я оглянулся. От рифа плыл Пако. Лицо его было искажено. Подплыв ко мне, он повернулся и вытянул руку по направлению к большой песчаной осыпке, на которой только что выслеживал камбал.
Почти касаясь брюхом песка, над самым дном медленно плыла тупоголовая, с человека величиной рыбина. Узкий кривой плавник, похожий на флаг… Такой же изогнутый хвост… Акула! Красноватая, с поросячьими глазами хищница неторопливо двигалась к нам.
Это была песчаная акула. Точно такая, каких я видел в бассейне. Я начал судорожно вспоминать свою таблицу. Святое небо, что за квадратик стоит против нее? Кажется, желтый… Ну конечно, желтый! Я облегченно вздохнул и жестом показал Пако: «Ерунда!»
Акула плыла, то и дело тыча мордой в песок.
Она что-то искала и не обращала внимания на то, что делается наверху.
Мохноногий краб не успел удрать, и акула, сделав едва заметное движение головой, сглотнула его.
Она обогнула бугристый зеленый коралл и очутилась под нами. Пако прижался ко мне. Я еще раз жестом успокоил мальчика. Колебания воды, вызванные моей рукой, достигли акулы, она остановилась и, изогнув шершавое, складчатое тело, посмотрела на нас красным, поросячьим глазом. Что-то шевельнулось у меня в желудке.
«Пустяки! Раз пишут — не нападает, значит, не нападает. Это точно!»
Акула опустила голову и продолжала свой путь. Когда она достигла песчаной поляны, подбросив вверх облако песка, со дна подскочила и пустилась наутек камбала. Акула заметила ее и стремительно кинулась вдогонку. Они исчезли за нагромождением каменных глыб, а мы с Пако поспешили домой.
Достигнув берега, я тотчас побежал в дом, из чемодана, лежавшего под кроватью, торопливо достал таблицу.
Против песчаной акулы стоял красный квадрат.
 

Новые комментарии

LGBT*

В связи с решением Верховного суда Российской Федерации (далее РФ) от 30 ноября 2023 года), движение ЛГБТ* признано экстремистским и запрещена его деятельность на территории РФ. Данное решение суда подлежит немедленному исполнению, исходя из чего на форуме будут приняты следующие меры - аббривеатура ЛГБТ* должна и будет применяться только со звездочкой (она означает иноагента или связанное с экстремизмом движение, которое запрещено в РФ), все ради того чтобы посетители и пользователи этого форума могли ознакомиться с данным запретом. Символика, картинки и атрибутика что связана с ныне запрещенным движением ЛГБТ* запрещены на этом форуме - исходя из решения Верховного суда, о котором было написано ранее - этот пункт внесен как экстренное дополнение к правилам форума части 4 параграфа 12 в настоящее время.

Назад
Сверху