Цитата:
Читал об этом что то в Википедии. Вообще конечно первое ощущение - что это такая прям классическая антиутопия, которая скорее не столько предсказывает, сколько предупреждает, что любые идеи по "построению идеального общества" или по "осчастливливанию всех скопом и под одну гребенку" до добра никогда не доводит.
Люди вряд ли когда то смогут отказаться от такого удовольствия, как сексуальность. Я где то читал, что ощущения, сравнимые по силе с ощущениям от секса, можно получить лишь от героина.
Не сможет человечество лишить себя такого кайфа.
Не, всем все довольны, секуальность есть но под контролем. Недовольны почему-то небетризованные что прилетели. Им в этом мире слишком удобно, слишком все "спеленуто" - в автомобилях к примеру ограничители скорости (уже ставят их) Плюс там типа коммунизм - все получают гарантированный доход (уже речь про него идет) Лем вообще смотрел в воду что называется. Но лучше прочитать. Там все собаки и люди под контролем, удобно все, безопасно и мило. Это утопия такая. (между хорошей утопией и антиутопией нет разницы, но это уже философский вопрос)
Как раз как ты хочешь - ходи кто в чем, делай что хочешь, кроме того что прививкой запрещено, но они этого и не хотят. Не могут подумать даж. Ты-бы там не боялся выйти на улицу, как думаешь? Это то куда ты хочешь уехать (тут тож нет бродячих собак - всех забирают на живодерню быстро) только еще лучше.
А вот оно
Спойлер [+]
Брит вовсе не молоко. Я не
знаю, что там, но чужому всегда дают брит.
-- Мужчине?
-- Да.
-- Ну и что из этого?
-- То, что он будет... он должен вести себя хоро-шо. Знаешь... Может,
тебе какой-нибудь биолог объяснит это.
-- К черту биологов. Так это значит, что мужчина, которому ты дала
брит, ничего не может?
-- Разумеется.
-- А если он не захочет выпить?
-- Как он может не захотеть?
Тут кончалось всякое взаимопонимание.
-- Ты же не можешь его заставить, -- терпеливо начал я.
-- Сумасшедший мог бы отказаться, -- медленно сказала она, -- но я ни о
чем таком не слыхала, ни-когда...
-- Это такой обычай?
-- Не знаю, что тебе сказать. Ты из-за обычая не ходишь раздетым?
-- Ага. Ну, в некотором смысле да. Но на пляже можно раздеться.
-- Догола? -- спросила она с внезапным интересом.
-- Нет. Купальный костюм... Но в наши времена были такие люди, они
назывались нудисты...
-- Знаю. Нет, то другое, я думала, что вы все...
-- Нет. Значит, этот брит, это... как платье? Такое же обязательное?
-- Да. Когда вдвоем.
-- Ну, а потом?
-- Что потом?
-- Во второй раз?
Идиотский это был разговор, и я себя отвратитель-но чувствовал, но
должен же я был, наконец, узнать!
-- Потом? По-разному бывает. Некоторым... всегда дают брит...
-- Пустая похлебка, -- вырвалось у меня.
-- Что это значит?
-- Нет. Ничего. А если девушка идет к кому-ни-будь, тогда что?
-- Тогда он пьет у себя.
Она смотрела на меня почти с жалостью. Но я упорствовал.
-- А если у него нет?
-- Брита? Как же может не быть?
-- Ну, кончился. Или... он ведь может солгать. Она засмеялась.
-- Но ведь это... неужели ты думаешь, что я все эти бутылки держу
здесь, в комнате?
-- Нет? А где же?
-- Я даже не знаю, откуда они берутся. В твое время был водопровод?
-- Был, -- хмуро ответил я. Конечно, могло ведь и не быть; я мог прямо
из пещеры влезть в ракету. На мгновение меня охватила ярость; потом я
спохва-тился -- в конце концов это была не ее вина.
-- Ну вот, ты разве знал, откуда берется вода, прежде чем...
-- Я понял, можешь не продолжать. Ладно. Значит, это такое средство
предосторожности? Очень странно.
-- Мне это совсем не кажется странным. Что у те-бя там белое, под
свитером?
-- Рубашка.
-- Что это?
-- Ты что, рубашки не видела? Ну, такое -- белье в общем. Из нейлона.
Я засучил рукав свитера и показал.
-- Интересно, -- сказала она.
-- Такой обычай, -- беспомощно ответил я.
Действительно, мне ведь говорили в Адапте, чтобы я перестал одеваться,
как сто лет назад; а я заупря-мился. Однако я не мог не признать ее правоты
-- брит был для меня тем же, чем для нее рубашка. В конце концов людей никто
не заставлял носить ру-башки, а все их носили. Видно, с бритом обстояло так
же.
-- Сколько времени действует брит? -- спросил я.
Она слегка покраснела.
-- Как тебе не терпится. Ничего еще не известно.
-- Я не хотел сказать ничего плохого, -- оправды-вался я. -- Мне только
хотелось узнать... почему ты так смотришь! Что с тобой? Наис!
Она медленно поднялась. Отступила за кресло.
-- Сколько ты сказал? Сто двадцать лет?
-- Сто двадцать семь. Ну и что?
-- А ты... был... бетризован?
-- Что это значит?
-- Не был?!
-- Да я даже не знаю, что это значит. Наис... де-вочка, что с тобой?
-- Нет... не был, -- шептала она. -- Если б был, ты бы, наверно, знал.
Я хотел подойти к ней. Она вскинула руки.
-- Не подходи! Нет! Нет! Умоляю!
Она попятилась к стене.
-- Ведь ты же сама говорила, что это брит... са-жусь, сажусь. Ну, сижу,
видишь, успокойся. Что это за история с этим бе... как это там?
-- Не знаю подробно. Но... каждого бетризуют. При рождении.
-- Что же это?
-- Кажется, что-то вводят в кровь.
-- Всем?
-- Да. Потому что... брит... как раз не действует без этого. Не
двигайся!
-- Девочка, не будь смешной.
Я погасил папиросу.
-- Я ведь все-таки не дикий зверь. Ты не сердись, но... мне кажется,
что вы здесь все чуточку трону-тые. Этот брит... это же все равно, что
сковать всем до единого руки, а вдруг да кто-нибудь окажется вором. В конце
концов... можно ведь и доверять не-много.
-- Ты великолепен, -- она будто успокоилась не-много, но продолжала
стоять. -- Почему же ты так возмущался раньше, что я привожу к себе
незна-комых?
-- Это совсем другое.
-- Не вижу разницы. Ты наверняка не был бетризован?
-- Не был.
-- А может, теперь? Когда вернулся?
-- Не знаю. Делали мне разные уколы. Какое это имеет значение?
-- Имеет. Тебе делали? Это хорошо. Она села.
-- У меня есть к тебе просьба, -- начал я как можно спокойней. -- Ты
должна мне это объяснить...
-- Что?
-- Твой страх. Ты боялась, что я на тебя набро-шусь, да? Но ведь это же
чушь.
-- Нет. Если подумать, конечно, чушь, но все это слишком, понимаешь?
Такой шок. Я никогда не виде-ла человека, которого не...
-- Но ведь этого же нельзя распознать!
-- Можно. Еще как можно!
-- Как?
Она помолчала.
-- Наис...
-- Да я...
-- Что?
-- Боюсь...
-- Сказать?
-- Да.
-- Но почему?
-- Ты понял бы, если б я сказала. Видишь ли, ведь это не из-за брита.
Брит -- это только так... побочное... Дело совсем в другом...
Она побледнела. Губы ее дрожали. "Что за мир, -- подумал я, -- что за
мир!"
-- Не могу. Ужасно боюсь.
-- Меня?!
-- Да.
-- Клянусь тебе, то...
-- Нет, нет... я тебе верю, только... нет. Этого ты не можешь понять.
-- Ты мне не скажешь?
Видно, было в моем голосе нечто такое, что она переборола себя. Ее лицо
стало суровым. Я видел по ее глазам, каких усилий ей это стоило.
-- Это... для того... чтобы нельзя было... убивать.
-- Не может быть! Человека?!
-- Никого...
-- И животных?
-- Тоже. Никого...
Она сплетала и расплетала пальцы, не сводя с ме-ня глаз, -- будто этими
словами спустила меня с не-видимой цепи, будто вложила мне в руки нож,
кото-рым я могу ее пронзить.
-- Наис, -- сказал я совсем тихо. -- Наис, не бой-ся. Правда... не надо
меня бояться. Она пыталась улыбнуться.
-- Слушай...
-- Что?
-- Когда я тебе это сказала...
-- Ну?
-- Ты ничего не почувствовал?
-- А что я должен был почувствовать?
-- Представь, что ты делаешь то, что я тебе ска-зала...
-- Что, я убиваю? Я должен это себе представить? Она содрогнулась.
-- Да...
-- Ну и что?
-- И ты ничего не чувствуешь?
-- Ничего. Но ведь это же только мысль, я совсем не собираюсь...
-- Но ты можешь? Да? Действительно, можешь? Нет, -- шепнула она одними
губами, словно самой се-бе, -- ты не бетризован...
Только теперь до меня дошло значение этого, и я понял, что для нее это
могло быть потрясением.
-- Это великое дело, -- пробормотал я. Немного погодя добавил: -- Но,
может, лучше было бы, если б люди отвыкли от этого... без искусственных
средств...
-- Не знаю. Может быть, -- ответила она. Глубоко вздохнула. -- Теперь
ты понимаешь, почему я испуга-лась?
-- По правде говоря, не совсем. Так, немножко. Ну, не думала же ты, что
я тебя...
-- Какой ты странный! Как будто ты совсем не... -- она запнулась.
-- Не человек?
У нее затрепетали веки.
-- Я не хотела тебя обидеть, только, понимаешь, если известно, что
никто не может, -- понимаешь, да-же подумать не может никогда, и вдруг
появляется такой, как ты, и уже сама возможность... то, что есть такой...
-- Но ведь это невозможно, чтобы все были -- как это? -- а,
бетризованы?
-- Почему же? Все, уверяю тебя!
-- Нет, это невозможно, -- упорствовал я. -- А люди опасных профессий?
Ведь они должны...
-- Опасных профессий нет.
-- Что ты говоришь, Наис? А пилоты? А разные спасатели? А те, что
борются с огнем, с водой...
-- Таких нет, -- сказала она.
Мне показалось, что я не расслышал.
-- Что-о?
-- Нет, -- повторила она. -- Это делают роботы.
подумалось, что вот если-бы ты с собакой в комнате без намордника остался... похоже?