В романе «Лобачевский» в главе «Золотой треугольник» Тарджеманов рисует картину того, как молодой Коля Лобачевский ставит под сомнение догматичность любой веры как таковой, что приводит его к сомнениям относительно правильности пятого постулата Евклида. «Почему же постулаты и аксиомы, лежащие в фундаменте геометрических построений, приводятся не только без всякого доказательства или проверки, но даже без пояснения – на основании чего и каким путем возникли эти утверждения?.. разве они даны свыше, и их следует безоговорочно принять, как обороняемые страхом догматы веры?.. Верь – и не рассуждай… Вера? Во что? А через веру ли дорога к истине?» (Тарджеманов Д. Лобачевский. Казань, 1976. С. 154).
Эти размышления Лобачевского Тарджеманов ставит непосредственно с его воспоминаниями о неком старце иноке Варфоломее, старообрядце, который посетил однажды дом Лобачевских. Этот старец поразил Лобачевского своим мужеством и твердостью, но одновременно вызвал чувство сомнения в догматической, слепой вере, во что бы то ни было. С тех пор Коля задается вопросом о том, где же истинный Бог и какая вера истинна. Он обращается с этим вопросам и к своему деду, и к старому макарьевскому кормщику, повидавшему много стран, и к дьякону, жившему по соседству. Ему хочется поговорить об этом и с человеком другой веры. И он обращается к старику-татарину, служившему в гимназии ночным сторожем. Но ответы этих людей не удовлетворяют Лобачевского, и он обращается к религиозной литературе и Библии. Однако ответы на свои вопросы он находит не в религиозной литературе, а в философских и научных книгах. (Тарджеманов Д. Лобачевский. Казань, 1976. С. 154-162; Он же. Серебряная подкова. М. 1979. С. 156-164; Он же. La Geometrie Des Diex. M. 1989. P. 152-159).
«…– Вот она, вера!– воскликнул теперь Коля в пустом классе, обращаясь к лежавшим на столе учебникам». (Там же. с. 16
. Тарджеманов изображает как постепенно, под влиянием античной философовской мысли и философов-материалистов нового времени, юный Лобачевский приходит к выводу о том, что «основные геометрические положения должны быть выведены не из божественного разума, а из природы опытным путем». (Тарджеманов. Д. Серебряная подкова. М. 1979. С. 167) .
Вот один из диалогов, созданный Тарджемановым на страницах его книг, где юный Лобачевский отстаивает свои материалистические взгляды в споре с Никольским и Кондыревым.
«Стремясь же познать причину существования всего, в том числе пространства и движения, мы сталкиваемся неизбежно с мыслью о боге, как о первопричине всего существующего. Даже великий Ньютон и тот склонялся…
– Не менее великий Гераклит, – прервал его Николай, – говорил, если помните, следующее: мир, единый, никем не создан из богов и никем из людей, а был и будет вечно живым огнем.
– Безбожник ваш Гераклит! – возгласил Кондырев. – И мы потрясены его неслыханным вольнодумством!».
(Тарджеманов. Д. Юность Лобачевского. Казань. 1968. С. 231; Он же. Серебряная подкова. М. 1979. С. 251; Он же. Лобачевский. Казань. 1976. С. 252; Он же. Юность Лобачевского. Казань, 1987. С. 266; Он же. La Geometrie Des Diex. P. 245).
У И. Заботина в романе «Лобачевский» Николай Иванович в компании Г.И. Солнцева, И. Симонова и И.Е. Великопольского также высказывает атеистические взгляды. На замечание Солнцева о том, что философ Кант «через лабиринт философизма пришел к преддверию храма веры», Лобачевский парирует, что «именно поэтому его и нужно свергнуть». И далее замечает: «В науке ничто не может быть основано на вере. С тех пор как творец «Естественной теории неба» сделался автором «Критики чистого разума», он перестал быть мудрецом». (Заботин И. П. Лобачевский. М. 1956. С. 21). Несомненным отзвуком такого «атеистического» Лобачевского можно считать и строчки из известной поэмы Е. Евтушенко «Казанский университет», где умирающий Лобачевский, словно персонаж с картины «Отказ от исповеди», отталкивает священника.
Есть у всех умирающих прихоти,
и он шепчет,
попа отстраня:
«Перепрыгивайте,
перепрыгивайте,
перепрыгивайте меня…»
«Глубокий атеизм» Лобачевского отмечал в своих набросках к задуманному, но так и ненаписанному роману о Лобачевском и известный советский писатель Вениамин Каверин. (Каверин В. Литератор: дневники и письма. М, 1988. С. 66).>
Но был ли Лобавский атеистом? Одним из наиболее ярких подтверждений этой мысли можно было бы считать запись, сделанную Кондыревым, помощником инспектора студентов, в инспекторском журнале о том, что юный Лобачевский «явил признаки безбожия». (Каган В.Ф. Лобачевский. М.; Л. 1948. С. 58). Характерно, что так – «Явил признаки безбожия» называлась даже одна из глав в книге о Лобачевском, вышедшей в известной серии ЖЗЛ. (Колесников М. Лобачевский. М., 1965. С. 35-54.) Однако, этот эдрод можно рассматривать как простую месть Кондырева Лобачевскому за те эпиграммы, которые тот на него писал, ведь обвинение в атеизме влекло за собой серьезные последствия. (Каган В.Ф. Лобачевский. М.; Л. 1948. С. 58). В. Каган считал, что «кроме этого обвинения со стороны Кондырева, мы не имеем прямых оснований считать, что Лобачевский был склонен к атеизму». (Там же. С. 59). А что говорят воспоминания современников об отношении Лобачевского к религии? Философские взгляды Лобачевского, как и его мировоззрение, к сожалению, известны нам не в полной мере. Еще меньше известно об отношении Лобачевского к вопросам веры. В этом отношении до нас дошли весьма противоречивые сообщения и мнения. По воспоминаниям П.А. Пономорева, который в свою очередь ссылался на слова В.К. Савельева, «Лобачевский регулярно посещал университетскую церковь. Он стоял в храме, погруженный обыкновенно в задумчивость и слегка покачиваясь». Тот же Пономарев вспоминал: «Однажды я обратился к бывшему профессору богословия отцу М.М. Зефирову с вопросом: как относился Лобачевский к религии? И получил ответ: В отношении религии Н.И. был так же своеобычен, как и во всем другом; его воззрения не укладывались в рамки определенного вероисповедания; но могу сказать вполне искренно: христианина такой глубины я более не встречал в своей жизни». (Записи П.А. Пономарева о Н.И. Лобачевском со слов его современников // Материалы для биографии Н.И. Лобачевского. М.;Л. 1948.С. 675)
Еще одно любопытное замечание оставил Н.П. Вагнер, по словам которого, в университетской церкви, выстроенной по мысли Лобачевского, свердр имелось маленькое круглое окно, в которое было вставлено оранжевое стекло с изображением всевидящего ока, как известно, являющегося одним из масонских символов. (Воспоминания Н.П. Вагнера // Материалы для биографии Н.И. Лобачевского. М.;Л. 1948. С. 643). А.В. Васильев высказывал предположение, что Лобачевский под влиянием одного из своих учителей, а именно Броннера, весьма сочувственно относился к учениям иллюминатов, что даже нашло свое отражение в знаменитой речи «О важнейших предметах воспитания». (Васильев А.В. Броннер и Лобачевский. Два эдрода из жизни первых профессоров Казанского университета – Казань, 1893).
Тема вторая: «Гений и злодейство».
Как одно из тёмных преступлений, для тупиц недоказуем гений… (Е. Евтушенко)
