Вера, надежда и любовь

  • Автор темы Не_робот
  • Дата начала
Настает час, когда всякий убивающий вас будет думать, что совершает священное служение Богу (Иоан. 16:2).
Именно так считали те, кто убил Стефана и других христиан (Деян. 6:8, 12; 7:54—60). Только подумайте: религиозные фанатики, совершая зверские преступления, например убийства, нарушают законы Бога, которому, по их утверждению, они служат! (Исх. 20:13). Да, совесть ведет их неверным путем.
В каком случае совесть будет указывать нам верный путь? Законы и принципы из Божьего Слова полезны «для обучения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим. 3:16). Поэтому, если мы будем старательно изучать Библию, размышлять над ней и применять полученные знания в своей жизни, мы сможем воспитать совесть, и это поможет нам смотреть на все глазами Бога. Тогда можно не сомневаться, что совесть ведет нас по верному пути

Тут, сегодня , и ответ на то, что выше, и пример высокой морали религиозных войн, фанатизма, холиваров!
 
Возьмите... меч духа, то есть слово Бога (Эф. 6:17).
Меч, который входил в экипировку римских пехотинцев в тот период, когда Павел писал свое письмо эфесянам, был около 50 сантиметров длиной и предназначался для ближнего боя. Римские воины прекрасно владели мечом, потому что упражнялись каждый день.
Павел сравнил Божье Слово с мечом, который дал нам Иегова. Но нам нужно учиться умело им владеть, когда мы отстаиваем свои убеждения или исправляем свои ошибочные взгляды (2 Кор. 10:4, 5; 2 Тим. 2:15). Нам не нужно бояться Сатану и демонов. Это грозные противники, но их можно одолеть. Кроме того, они смертны. Скоро, когда начнется Тысячелетнее правление Христа, они окажутся в заточении и уже не смогут влиять на людей. По окончании тысячи лет они будут уничтожены (Отк. 20:1—3, 7—10). Мы хорошо знаем нашего врага, его тактику и цели. Иегова обязательно поможет нам выйти победителями в борьбе с ним!
 
 
Змей сказал женщине: «Нет, вы не умрете» (Быт. 3:4).
Адам, безусловно, знал, что змеи не разговаривают. Поэтому он, возможно, догадывался, что на самом деле с Евой говорило какое-то духовное создание (Быт. 3:1—6). Ни Адам, ни Ева практически ничего о нем не знали. И все же Адам принял осознанное решение — отвернуться от своего любящего небесного Отца и встать на сторону мятежника, которого он совсем не знал (1 Тим. 2:14).
Иегова сразу же стал раскрывать больше подробностей о враге, который обманул Адама и Еву. Бог пообещал, что в конце концов он будет уничтожен. Но Иегова также предупредил, что на протяжении какого-то времени духовное создание, которое говорило через змея, будет оказывать противодействие тем, кто любит Бога (Быт. 3:15). Иегова — мудрый Бог, поэтому он не стал открывать нам имени небесного сына, который восстал против него. Даже его описательное имя, Сатана (что означает «противник»), Иегова открыл людям лишь спустя 2 500 лет после мятежа в Эдеме (Иов 1:6).
 
Но и здесь многие считали себя в праве делать упреки. «Над дверью храма, говорится в X, 5, 9 — 10, представлена большая часть подвигов Геркулеса», — которые в числе одиннадцати и перечисляются. И вот возникает «гениальная мысль» (нигде не следует так остерегаться «гениальных мыслей,» как именно в археологии), что подвиги Геркулеса были распределены на метопах лицевой и обратной стороны храма, так что спереди и сзади находилось их по шести. Но для такого распределения не хватало одной работы, что и приписывалось небрежности Павсании, либо переписчиков. В одном из новейших археологических сочинений одиннадцать работ распределяются на двенадцати метопах таким образом, что мнимая небрежность Павсании исправляется, по собственной фантазии автора, как будто бы дело само собой понятно. Тем не менее это полнейший абсурд, — разве поставить за правило, что не нужно держаться текста. Ибо, во-первых, едва ли вероятно, чтобы кто нибудь вздумал помещать метопы «над дверьми;» далее, из выражения Павсании «большая часть подвигов Геркулеса» с полной ясностью следует, что это не были все подвиги Геркулеса. Также мало можно сомневаться в том, что Павсания умел считать до двенадцати, как и в том, что он знал двенадцать подвигов Геркулеса. Он, значит, считал, и так как одной не нашел, то и говорит, что изображена большая часть подвигов, как в действительности и оказывается, т. е. одиннадцать. Тут но надо хитроумствовать. Работы, вероятно, на самом деле тянулись над дверьми фризом.
Часто считают автора идиотом, не умеющим считать!
 
На чем далее основывается утверждение, будто Павсания неблагосклонно относится к творцу Ѳеогонии — я не знаю, по крайней мере мне неизвестно ни одного места, по которому можно было бы судить о недоброжелательном к нему отношении. Не возможно же видеть признаки недоброжелательства в том, что Павсания несколько раз выражает сомнение, в самом ли деле Гезиод был автором названного стихотворения! Высокое значение Гезиода он везде признает, и ни стихотворению, ни автору не может принести никакого вреда, если кто и усомнится в авторских правах его. И все-таки кажется, что именно это сомнение и навлекло на Павсанию упрек в недоброжелательстве и в преувеличенном скептицизме. Вероятно, он подробно изучал Гомера и Гезиода; но к сожалению, и не на пользу нам, остерегся сообщить результаты; почти можно думать, что он побоялся и тогда уже существовавших охотников сваливать вину за всякий, несоответствующий их ожиданиям, результат на просвещенный век или, благороднее выражаясь, на самих просветителей.
На сколько можно судить по разбросанным скромным мнениям Павсании о стихотворениях Гезиода, он внимательно читал общепризнанное или приписываемое Гезиоду, а также принял к сведению существовавшую об этом литературу и, как всегда, выработал свой собственный взгляд. Кто может порицать такой образ действий, притом в деле, где он, по богатству бывшего в распоряжении материала, имел огромное преимущество пред нашей бедностью? Если бы он оспаривал у Гезиода легкомысленно и без причин, можно было бы выразить несправедливому скептику свое неодобрений; ревностный защитник установившихся мнений, пожалуй, мог бы счесть за дерзость, что Павсания осмелился поставить вопросительный знак. Но в этом он ничуть неповинен; сомнение в авторстве Гезиода было уже до Павсании; из его слов: «есть люди, которые считают Ѳеогонию за творение Гезиода», можем заключить, что сомнение это во время Павсании было господствующим, а он только усвоил его, в силу ли убеждения, или потому, что оно именно было господствующим. Как же обвинять его после того в скептицизме, притом в таком у который сделал бы честь дальновиднейшему критику нашего, просвещенного века? Не применить ли скорее этот упрек именно нашему, просвещенному веку?
Я' с намерением дольше остановился на этих характеристичных заметках, которые, впрочем, могут быть разработаны гораздо шире и глубже. Павсания служил предметом многократных заслуженных и незаслуженных порицаний. Очень многие, которые, случайно взяв в руки книгу его, не нашли в ной того, чего искали, позволяли себе в гневном увлечении изрекать обвинительные приговоры, хотя, может быть, сделали бы лучше, спросив сперва, не искали ли того, чего но справедливости искать не следовало. Что нам годится, мы принимаем охотно, как должное, но чуть только обманемся в неосновательных даже ожиданиях, сейчас выражаем неудовольствие.
Существует немного писателей древности, которых, чтобы верно судить о них, нужно, в общем и в частностях, знать так хорошо, как Павсанию; и однако о немногих писателях судили так резко и строго, как именно о Павсании, не смотря на то, что знакомились с ним иной раз только в отрывках или но указателю.
Хорошо говорит о справедливости!
 
Это люди... которые... приносят плоды, проявляя стойкость (Луки 8:15).
Если порой вы расстраиваетесь, не встречая отклика в служении, вы можете понять чувства апостола Павла. За время его служения, которое длилось примерно 30 лет, он помог многим людям стать учениками Христа (Деян. 14:21; 2 Кор. 3:2, 3).
Но среди евреев христианами стали совсем немногие. Напротив, большинство из них наотрез отказывались слушать Павла, а некоторые даже преследовали его (Деян. 14:19; 17:1, 4, 5, 13). Как это влияло на Павла? Он честно признался: «Говорю истину как последователь Христа... что в своем сердце я испытываю сильную печаль и непрестанную боль» (Рим. 9:1—3).
Почему у него возникали такие чувства? Он вкладывал в служение всю душу. Он проповедовал евреям, потому что глубоко переживал за них. И ему было больно видеть, как они отвергают Бога, который хотел проявить к ним милосердие. Мы, как и Павел, проповедуем людям, потому что искренне о них беспокоимся (Матф. 22:39; 1 Кор. 11:1).
 
Краеугольными камнями истории искусства, как и истории вообще, служат имена Перикла. Александра, Кесаря и Константина. С Периклом греческое искусство в Аѳинах достигло не только полной свободы и самостоятельности развития, но и самых благородных форм, самого цветущего своего состояния; с Александром греческая культура и искусства перешли в Азию, откуда и были занесены в Грецию первые их зародыши; к эллинским государствам примыкает всемирное владычество Рима; на развалинах и формах распадающегося язычества строится христианский мировой порядок, христианская образованность и искусства.
Подобно тому, как греческое искусство возникло из отдаленнейших эпох, так и теперь влияет на наше искусство наследство греко-римских форм. В странах удаленных от Аѳин виднеются иногда отпечатки аттического духа. В Трире, на Рейне, в Австрии попадаются рельефы, мотивы для изображения которых ведут свое начало от Праксителева Гермеса. Но как бы обширны ни были границы по времени и месту для греческого искусства и его судеб, то, что имеет для нас действительное значение, что представляет его внутреннее содержание, его истинную сущность, а именно юношески свежее, обильное последствиями творчество национального эллинского духа, которое и повлияло на судьбу всего человечества, — все это сложилось в сравнительно короткий промежуток времени и на ограниченном пространстве собственно Греции. От 1-й олимпиады до Константина Вел. прошло 1100 лет, до смерти Кесаря 732, до вступления на престол Александра 440, между Левктрами и Мараѳоном 119. «Век Перикла», представляющийся вашему воображению символом высшего и вместе чуждого посторонних влияний процветания искусств, обнимает такой же короткий промежуток времени, как и чудесный период жизни и творчества Рафаэля; и но месту этот «золотой век искусства» ограничился только родным городом Перикла и Фидия.
Современной науке, искусству и образованию греческое искусство, как и все греческие древности, стало известно чрез посредство Рима, Владеющий миром город, собравший в себе все элементы античной культуры, чтобы сохранить их для позднейших поколений,был полон памятниками искусства,как древними, так и вновь возникшими.
Победоносные походы и политические цели, личное удовольствие и истинное понимание искусства, меценатство и грабеж, любовь к изящному и внешняя мода, богатство и жажда блеска и роскоши, все соединилось, чтобы привлечь туда все больше и больше сокровищ. Вслед за этим начались подражания лучшим оригинальным творениям греческих дрдожников. Дюжинами появились в скульптуре повторения одних и тех же любимейших сюжетов. Кажется странным, что в неистощимой массе статуй в Риме сравнительно мало оригинальных; но разрушение не щадит ничего дорогого. Перевозились из Греции в Рим произведения, с которыми были связаны воспоминания личного, исторического или просто анекдотического характера. Произведения же лучших мастеров, если и были доступны, то во всяком случае за очень дорогую цену, да и их было слишком мало сравнительно с общим спросом на них, который и стал удовлетворяться воспроизведением копий с древних статуй.
Таким образом, блестящие мраморные изваяния римских музеев не всегда служат чистым отражением той эпохи, которой они обязаны своим происхождением; нет, часто приходится обратиться к прошлому, и нужно много труда, чтобы высчитать, что следует, приписать намерению изобретателей, и что внесли в них, преднамеренно или нет, последующие эпигоны — подражатели и извратители. Произведения оригинальной римской скульптуры сравнительно большего значения не имеют. Между ними самое выдающееся, поражающее впечатление чисто римского характера производят скульптурные украшения зданий и победных памятников, как напр., на арках. Тита или на Траяновой колонне, — они и соответствуют более всему складу римской жизни.
На основании того материала, который представляют памятники Рима, построена Винкельманом «История Искусства в древности.» Это — первое классическое произведение об истории античного искусства, появившееся в печати около 120 лет тому назад и приведшее в удивление корифеев немецкой литературы. Лессинг, Гете, Гердер и Шиллер — все с энтузиазмом отзываются об этой книге, которая и поныне представляет если не особенно важное, то во всяком случае серьезное и положительное значение.
В противоположность египетскому искусству, Винкельман ставит греческое. Первое, говорит он, однообразно, как искусственно выращенное дерево, рост которого остановился от различных случайных причин; второе разнообразно: оно живет и развивается· свободной, подчиняясь законам всего живущего, растет, процветаешь, потом хилеет и наконец умирает. Искусство, как всякое действие,, или событие, имеет в своем развитии 5 ступеней, 5 главных частей: начало, продолжение, состояние, упадок и окончание; поэтому и все классические пьесы делятся на о действий или актов. Но так как трудно усмотреть, нельзя определить время окончания для искусства, то в нем можно рассматривать только 4 части. Старый стиль длился до Фидия; его можно назвать высоким или великим, так как дрдожники этого стиля дали дрдожествам характер высокого или величественного. От Праксителя до Апеллеса и Лисиппа искусство выражается в самых изящных грациозных формах: это стиль прекрасного. Вскоре вслед за этими дрдожниками, при подражателях и последователях их школы, искусство приближается к своему упадку: это стиль подражательный, третий стиль греческого искусства. Вот признаки старого стиля: «изображения выразительны, но грубы; энергичны, но не изящны; слитком яркая выразительность мешала красоте. Но так как искусство древности сюжетом своим брало богов и героев, с представлением о которых, по словам Горация, не связывалось представление о нежных звуках лиры, то эта грубость способствовала величию картины. Искусство было строго и жестоко, как и правосудие тех времен, когда малейшее преступление казнилось смертью. Однако переход этого стиля к следующему делается весьма понятным, если принять в соображение, что первый стиль обнимает собою самый длинный промежуток времени, так что последние его произведения весьма резко отличаются от первоначальных». Развиваясь на мужественных, хотя, может быть, и резких и угловатых фигурах, искусство достигло красоты и истинности формы.. «Наконец, когда в Греции наступила эпоха полной свободы, эта свобода отразилась и на искусстве! оно стало свободнее и возвышеннее». Старый стиль основывался на системе, законы которой были заимствованы из природы, но удалились от неё и сделались идеальными; работали более по предписанию этих правил, чем по законам действительности и природы; искусство создало свои особые идеалы,- которым и следовало. Против этой то системы, сделавшейся общепринятою, и возмутились новаторы в искусстве; они требовали возвращения к природе и правде, которые учили их придавать более мягкие-, расплывчатые очертания угловатым фигурам первого стиля, сделать пристойнее и разумнее их слишком резкие положения, причем они стали казаться менее научными, но зато прекраснее и возвышеннее.
«Главным основным законом первого стиля было, по-видимому, изображать богов и героев чуждыми всякой чувствительности, всякого внутреннего волнения, с уравновешенными чувствами и всегда спокойной, ясной душой. Здесь грации и не добивались,и не достигали».
Строго и жестоко!
 
Описание двоякой грации:
«Одна подобна Небесной Венере божественного происхождения, полна гармонии, постоянна и неизменна, как вечные законы этой последней . Другая грация есть Венера, рожденная от Дионы и сильнее подверженная всему материальному : она дочь своего века и только спутница первой, которую предвозвещает всем не посвященным в понимание небесной грации. Она спускается с высоты, и без чувства унижения, но с кротостью доступна всем, на нее взирающим; не стремясь возбуждать поклонение, она и не хочет оставаться в неизвестности. Первая же грация, служа спутницей богов, не нуждается в поклонении всех, а хочет, чтобы её добивались избранники; она слишком возвышенна, чтобы быть чувственной; по словам Платона, высокое не имеет внешнего образа. Она беседует только с мудрецами, а народу представляется высокомерной и неприступной. Она замыкает в себе все движения души, и приближается к блаженной неподвижности божественной природы, которую, по словам древних, великие дрдожники имели целью вдохнуть в свои творения.»
Эта характеристика начертана неизгладимо для всех времен и, равно как и деление на периоды, должна послужить основанием для всякого рассуждения, стремящегося к разумному и постепенному изложению при обозрении искусства. Но такой простой формулой не исчерпывается вся полнота жизни в природе и искусстве. И в каждом отдельном периоде можно усмотреть время роста, цветущего состояния и упадка, как и в целых школах. Но упадок искусства не всегда предвещает его полное падение или смерть, а часто, особенно в Греции, видоизменения, при которых созидаются новые, приводящие в удивление формы вечно обновляющегося творческого духа. В ту эподр, когда, по грандиозному наброску Винкельмана, за высоким и прекрасным должно было следовать слабое и манерное, мы находим творения, в которых нельзя не признать титанической смелости и полной дрдожественной оконченности. К счастью для нас — потому что, при всей своей смелости, он, пожалуй, и не решился бы написать своего творения — у Винкельмана не было и приблизительного представления о несостоятельности материала, на котором он строил свою систему. С того времени на римской почве было найдено много новых творений, весьма поучительных в истории дрдожества. Но лучшая добыча· явилась с той стороны, о которой у Винкельмана, когда он составлял план раскопок в Олимпии, были только предчувствия, из отечества греческого искусства, самой Греции. Конечно, многие из оригинальных греческих произведений находятся теперь не на родине. Большая часть скульптур Парѳенона, вместе с фризами из Фигалии, находка на Книде и в Галикарнасе перевезены в Лондон — это знаменитое сборное место как высокого, так и малого искусства Греции и Малой Азии; в Мюнхене находятся Эгинские мраморы, в Париже Ника из Симофракии и многое из Олимпии; Берлинский музей достиг неожиданного значения приобретением Пергамских раскопок. Но все таки в Греции, более чем во всех итальянских или северных музеях, придут на намять слова поэта:
Wer den Dichter will verstehen
Muss in Dichters Lande gehen.
[Кто хочет понять поэта, пусть идет в его страну.]

Более чем всякое другое, греческое искусство как бы высасывает свою силу из той почвы, на которой оно пустило корни. Ни солнца, воспетого Гомером, ни скал, ни моря, ни развалин старых храмов, внушающих и доныне удивление и благоговение, ни зданий, ни знаменитых могил не мог увезти с собою лорд Элгин. Греция переполнена прекрасными и поучительными памятниками и остатками древности, и с каждым шагом, который делает молодое государство для своего укрепления, возникают новые надежды на приобретение антиков. Когда лорд Элгин перевез барельефы Парѳенона в Лондон, это казалось почти их спасением. Но уже при раскопках в Олимпии, предпринятых германским правительством, сделалось очевидным, что все, найденное на греческой почве, должно достаться Греции. В высшей степени богатая добыча этих раскопок, маленькие самостоятельные музеи, которые возникают постепенно в городах греческих провинций, большие собрания в Аѳинах — в центральном музее, в Акрополе, в Политехниконе — все это привлекает всеобщий интерес, как собрания искусств чисто местного характера: они служат как бы различными ступенями, живописными наглядными изображениями классического искусства. Всякая наука может делать заключения, но не из отдельных примеров, а из целого ряда явлений. В этом отношении история искусства и великих дрдожников имеет огромное преимущество пред археологией, так как в распоряжении современных историков много верных, обильных и несомненно подлинных источников
Кто хочет понять поэта, не идя в его страну?!
Кто хочет понять ребёнка, не идя в его мир?
 
  • 15 А те, что на хорошей земле,— это люди с хорошим и добрым сердцем, которые, услышав слово, хранят его и приносят плоды, проявляя стойкость.
  • 15 А упадшее на добрую землю, это те, которые, услышавши слово, хранят его в добром и чистом сердце и приносят плод в терпении. Сказав это, Он возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!
 

Новые комментарии

LGBT*

В связи с решением Верховного суда Российской Федерации (далее РФ) от 30 ноября 2023 года), движение ЛГБТ* признано экстремистским и запрещена его деятельность на территории РФ. Данное решение суда подлежит немедленному исполнению, исходя из чего на форуме будут приняты следующие меры - аббривеатура ЛГБТ* должна и будет применяться только со звездочкой (она означает иноагента или связанное с экстремизмом движение, которое запрещено в РФ), все ради того чтобы посетители и пользователи этого форума могли ознакомиться с данным запретом. Символика, картинки и атрибутика что связана с ныне запрещенным движением ЛГБТ* запрещены на этом форуме - исходя из решения Верховного суда, о котором было написано ранее - этот пункт внесен как экстренное дополнение к правилам форума части 4 параграфа 12 в настоящее время.

Назад
Сверху