Спойлер [+]
<font style
Структура преступности и структура виктимизированности
Беларусь занимает одно из первых мест в мире по числу осужденных на 100 тыс. населения. По разным оценкам, их количество составляет от 350 до 565.1 (Для сравнения: в России 808 осужденных, на Украине - 380, в Чехии - 175, в Германии - 85). За последние 20 лет каждый 58 житель республики побывал в местах лишения свободы. Среди причин роста преступности в республике и существования столь масштабной пенитенциарной системы можно назвать репрессивный характер существующего уголовного законодательства, экономические трудности, обусловливающие массовую маргинализацию населения, ценностный вакуум, образовавшийся после распада СССР и крушения коммунистической идеологии.
Всплеск преступности, характерный для Беларуси, как и для других постсоветских стран, регистрируется двумя путями: через рост количества совершенных преступлений и через увеличение числа пострадавших от преступлений. Согласно данным международного виктимологического исследования 1997 года "Жертвы преступлений в Беларуси" (Минск, 1997)2, почти половина жителей Минска (49,3 %) в течение последних пяти лет были жертвами какого-либо преступления, преимущественно против собственности - краж, ограблений, краж из жилищ со взломом, автомобильных краж и пр. Показатели виктимизации окажутся еще более впечатляющими, если в число виктимизированных включить жертвы обмана потребителей, коррупции, взимания долгов силой.
Наиболее интенсивно процессы криминализации общества развиваются среди женщин, что находит выражение в опережающем росте женской преступности по сравнению с мужской (тенденция, характерная для большинства стран). Если рост общей преступности в 1997 году составил в Беларуси по сравнению с предыдущим годом 0,9 %, то женская преступность возросла на 4,2 %.3 Относительная численность женщин,осужденных за умышленное причинение тяжких телесных повреждений, увеличилась в 1998 на 6,2 %, осужденных за умышленные убийства - на 4,2 % по сравнению с 1992 годом.
Однако криминологические теории описывают поведение "преступника вообще", под которым в действительности понимается преступник-мужчина. Такая генерализация неправомерна, поскольку феномен женской преступности, при несомненном наличии общих черт с мужской, столь специфичен, что не всегда адекватно понимается и описывается на основе гендерно нейтральных концепций.
С их позиции трудно объяснить факт гендерной детерминации как структуры преступности, так и структуры виктимизированности. Другими словами, принадлежность к мужскому или женскому полу связана не только с тем, что совершает индивид, но также обусловливает то, что делают с ним другие. С точки зрения обыденного сознания не вызывает сомнений статистика, подтверждающая, что мужская преступность более насильственна, нежели женская; что мужчины совершают больше преступлений, чем женщины. В свете этнотеории о несовместимости женственности с насилием этот факт никогда не вызывал удивления. Удивительно, что виктимный опыт женщин имеет ту же самую структуру, что и преступность.
Так, в мужской преступности намного больше доля насильственных преступлений (грабеж, убийство, нападение), в то время как женская преступность носит преимущественно корыстный характер (кражи, мошенничество, обман). Те же самые тенденции проявляются и при рассмотрении виктимного опыта мужчин и женщин: мужчины чаще, чем женщины, становятся жертвами преступлений с насилием (к примеру, от грабежа за последние пять лет пострадали 9 % жителей Минска и 2,8 % жительниц; от нападений - 15,6 % минчан и 6,3 % минчанок), женщины гораздо чаще становятся жертвами краж (26,3 % против 17,1 %) и обмана потребителей.4
Таким образом, есть все основания утверждать, что вне зависимости от того, какое место занимает человек в криминальном действии - жертвы или правонарушителя - в его поведении реализуется гендерная норма, допускающая для мужчины гораздо большую степень насилия в поведении, чем для женщины. (Под женской гендерной нормой понимается совокупность ценностей и поведенческих стереотипов, которыми в культуре регулируется жизнь женщин. Соответственно, мужская гендерная норма имеет иное содержание. Они существуют в культуре как биполярная оппозиция).
Как становится очевидно из приведенных данных, это насилие не только предписывается совершать, но и страдать от него. Известно, что одним из существенных различий содержания женской гендерной нормы от мужской является закрепление за женщиной сферы частной, семейной жизни, а за мужчиной - сферы публичной. Неудивительно, что именно женщины, традиционно ведущие хозяйство, чаще становятся жертвами потребительского обмана. Именно процент потребительского мошенничества, по данным Международного исследования жертв преступлений, максимален в странах в транзитивный период в региональной панораме, превышая в трети стран 50 % показатель виктимизированности. Для Беларуси этот показатель составляет за 1996 год 42,6 %5 .
Виктимизированность от традиционного обмана в магазинах составляет 67,5 %. В то же самое время мужчины, распоряжаясь крупными деньгами, занимаясь деятельностью, управляемой и контролируемой государственными чиновниками, гораздо чаще становятся жертвами коррупции и рэкета. От обмана банками и финансовыми компаниями при открытии нового бизнеса пострадали 4,7 % опрошенных, от обмана при строительстве и ремонте дома - 2,8 %. Та же самая норма - через круг общения, род деятельности и пр. - фактически предписывает мужчине как преступное поведение иного, нежели женщинам, рода, так и иного, нежели женщинам, рода виктимизированность.
Итак, структуры и преступности, и виктимизированности в сильной степени обусловлены полом правонарушителя и жертвы. С известной долей преувеличения - если отвлечься от общих черт - можно сказать, что женщины и мужчины не только совершают разные преступления, но и страдают от разных преступлений. В этих различиях проявляются те самые различия социального статуса мужчин и женщин в современной культуре, на которых фиксирует внимание гендерная теория.
Виктимный опыт преступниц: на свободе и в заключении
На первый взгляд, никто не противостоит друг другу в такой степени, как преступники и их жертвы. Однако зачастую эти группы не столько противоположны друг другу, сколько соединяют в себе оба качества - жертвы и правонарушителя. Для огромного числа преступлений, совершенных женщинами, очень трудно к тому же определить, кем эти женщины являются в первую очередь - жертвами насилия или его проводниками. Речь идет о домашнем насилии.
Статистика свидетельствует, что из 3000 женщин, отбывающих срок наказания в Гомельской исправительно-трудовой колонии, около 10 % осуждены за совершение убийства. При этом половина этих женщин убила своего фактического или юридического супруга. Однако более половины (59,4 %) осужденных за насильственные преступления женщин неоднократно были жертвой домашнего насилия, и всего лишь 11 % не страдали никогда от жестокого обращения. Для сравнения стоит отметить, что среди тех, кто был осужден за корыстные преступления, количество жертв постоянного домашнего насилия почти вдвое меньше, и составляет около трети.
Наиболее частыми субъектами домашнего насилия являются мужья и сожители (81,5 % ответов), т. е. для женщины наиболее опасны сексуальные партнеры.
Приведенные данные не являются попыткой снять с преступниц ответственность за совершенное деяние - каждая женщина, являющаяся жертвой домашней жестокости и насилия, сама делает выбор в том, как разрешить ситуацию, и каждая должна нести ответственность за сделанный выбор. Тем не менее, не переводя разговор в плоскость индивидуальных деяний, в общем плане есть все основания говорить о том, что женщины, совершившие убийство в ответ на многолетние издевательства над ними, являются не только преступницами, но и жертвами тех традиций и культурных стереотипов, которые допускают физическое насилие как способ регламентации отношений между полами.
При ознакомлении с этими материалами возникает образ "спирали насилия", в которой уровень насильственности действий участников все более возрастает, выходит за пределы области нравственных санкций и, в конечном итоге, только доходя до убийства, подпадает под действие уголовного законодательства. Очевидно, что предупреждение домашнего насилия предупредило бы и столь страшные его последствия. Обществу следует осознать и признать безусловную недопустимость насилия как способа регулирования семейной жизни, обеспечить защиту жертв домашнего насилия.
Тезис о реактивности женского насилия подтверждается данными о том, что насилие преступниц направлено против мужчин.
Так, среди пострадавших от насильственного преступления, совершенного заключенными-женщинами, мужчины составляют 71,7 %; среди пострадавших от насильственно-корыстных преступлений женщин-правонарушительниц, мужчины составляют уже только 54,5 %; количество мужчин, пострадавших от сугубо корыстных деяний, и того меньше - 26,3 %. Таким образом, чем меньше насилия в преступлении женщины, тем реже от него страдает мужчина.
Общеизвестно, что наибольшая виктимность (виктимность как высокая вероятность стать жертвой преступления) и виктимизированность (виктимизированность - следствие того, что человек стал жертвой преступления) наблюдаются среди криминализированной части населения. Некоторая тривиальность сказанного - виктимизированность выше в преступной среде - исчезает, когда мы обращаемся к данным, количественно характеризующим ту атмосферу насилия, в которой жили на свободе люди, позже оказавшиеся в заключении за собственные преступления.
Сопоставление наших данных и результатов международного виктимологического исследования 1997 года "Жертвы преступлений в Беларуси" показывает, что только в случае краж личного имущества/карманных краж виктимизированность осужденных до ареста была почти такая же, как среди жителей города Минска (29,5 % - заключенные и 26,3 % - жительницы Минска). Во всех остальных изучавшихся в исследованиях ситуациях степень виктимизированности, как и следовало ожидать, намного выше среди заключенных. Например, от нападения/угрозы нападений пострадало 6,3 % минчанок и более 30 % заключенных Гомельской колонии; от грабежа - 2,8 % и 19 %, соответственно; от квартирных краж -5,4 % жителей Минска (по полу в данном случае данные не дифференцировались) и 42,4 % содержащихся в колонии; жертвами сексуальных посягательств было 6,3 % жительниц Минска и 32,1 % осужденных. По последнему пункту различия между сопоставляемыми группами еще разительнее, поскольку в минском исследовании фиксировались любые случаи сексуальных посягательств (от попыток прикосновения до изнасилования), а в гомельском опросе - только случаи изнасилования.
Дом для нынешних заключенных был местом столь же опасным, что и улица - на улице имели место 31,4 % происшедших случаев, дома - 30,0 %. 19,5 % опрошенных ответили, что это случилось с ними в гостях. Указание на дом и на квартиры знакомых как на наиболее опасные места характеризует структуру коммуникации, в которую женщины были включены на свободе. По-видимому, в действительности уровень виктимизированности женщин-преступниц на свободе еще выше, чем можно заключить из приведенных данных, поскольку очень большое число опрошенных (почти пятая часть) не дали никакого ответа на эти вопросы.
Самый парадоксальный вывод, который может прозвучать при сопоставлении жизни осужденных в тюрьме и на свободе - это вывод о том, что тюрьма для них является более безопасным местом. Во-первых, в женской тюрьме существенно снижен риск пострадать от мужского насилия. Во-вторых, размеры личной собственности в тюрьме очень невелики - соответственно, уменьшается число краж и ограблений. (Правда, в таких условиях значимость имеющейся собственности может быть вполне сопоставима со значимостью той, которая имеется на свободе).
Итак, от краж, совершаемых другими заключенными, пострадали 31,8 % женщин; от ограблений - 1,6 %. На случай изнасилования указала только одна из опрошенных. Сексуальные посягательства по отношению к правонарушительницам совершаются и работниками правоохранительных органов: 6,8 % опрошенных указали на то, что им случалось быть жертвой сексуальных посягательств со стороны работников правоохранительных органов. Любопытно, что эта цифра соответствует данным, полученным по репрезентативной выборке для жительниц города Минска, пострадавших от сексуального насилия (6,3 %) - т.е. криминализированность сексуального поведения работников правоохранительных органов ничуть не меньше, чем мужского населения Минска в среднем. Резонно предположить также наличие двойного стандарта в поведении работников правоохранительных органов и непонимании ими всеобщности закона, что находит выражение в слабости и неэффективности механизма защиты прав задержанных и осужденных. Если в общении с законопослушными женщинами нарушение закона/моральной нормы стражами порядка не допускается, то считается возможным нарушение прав преступниц. Исключение из сферы закона какой-либо категории граждан, вне зависмости от характера аргументации, является характерной чертой тоталитарного сознания.
Наиболее часто заключенные являются жертвами унижения человеческого достоинства со стороны своих сокамерниц (на это указали более половины опрошенных - 55,8 %) и работников правоохранительных органов (29,4 %). Видимо, унижение человеческого достоинства является тем действительным наказанием, к которому оказались реально приговорены преступницы. Другие тяготы и лишения понесенного наказания не собрали столько выборов: "разлука с близкими" - 35,0 % опрошенных; "лишение свободы" - 32,1 %; "физическое насилие", "скука", "непривычный образ жизни", "переполненность камер", "необходимость общаться с людьми, которые неприятны", "плохое питание" были выбраны 3 %-7 % опрошенных.
Преступность и виктимизированность являются двумя сторонами одного явления - ограничения чужой воли, сужения сферы свободного выбора. И преступность, и виктимизированность выражают уровень насилия в обществе. Однако представления о допустимых пределах ограничения чужой воли, о границах сужения сферы чужого выбора, о том, что есть насилие, не есть нечто неизменное. Как и понятие о месте и роли женщины, они различны в разных обществах и культурах. Гуманизация общества в состоянии повлиять на более частные проблемы, и снижение уровня насилия в обществе относится к реальным задачам, решаемым таким путем.
1 Данные приводятся по: Реформирование пенитенциарной системы. Минск, 1998. Сс. 40, 92.
2 Для оценки масштаба преступности, слабо отраженной в официальной статистике, существующая статистика криминальной виктимизации населения должна дополняться материалами репрезентативных социологических опросов. Многие случаи насилия, направленного против женщин, - домашнее насилие, сексуальные посягательства, вплоть до изнасилования, - в значительной степени попадают именно в эту зону латентной преступности.
3 В. В. Романов. Справка по итогам криминологического анализа статистических сведений о жертвах преступлений в РБ за 1997 г. Архив отдела криминологии НИИ ПККиСЭ Министерства юстиции РБ, с.2
4 Для сравнения - данные по соседнему государству, Литве: от грабежа за последние пять лет пострадали 5,9 % опрошенных мужчин и 3,7 % женщин; жертвами нападений стали 12 % мужчин и 7,9 % женщин; жертвами краж - 15,2 % мужчин и 24,4 % женщин. The International Crime Victim Survey in Countries in Transition. Rome, 1998, p.357</font>
Женская виктимность и насилие.
Большая статья, Беларусь.
