Отец весь день был дома. В квартире пахнет хвойным мылом, ковры чуть прохладные — проветривались на стылом весеннем воздухе. Из радиоприемника тихо доносится «Настал конец зиме», через открытое окно слышны звуки моторов во дворе. Я давно подозревал, а теперь убедился: в этом районе живут стиляги, которые носят ковбойские сапоги и джинсовые жилеты; теперь вот они, видимо, выползли из нор, чтобы аккурат к Вальборгу нагрузить свои крутые тачки банками и бутылками пива.
Отец и в моей комнате уборку сделал. Не думаю, что он рылся в вещах, но коробку на всякий случай проверяю. Крошечный кусочек бумаги, который я засунул под край крышки, на месте.
Возвращаюсь на кухню, к радио. За открытым окном зреет светлое, легкое чувство, луч… надежды. Как после дождя, когда краски кажутся ярче и становится легче дышать.
Тачки стиляг на холостом ходу, готовые умчаться навстречу весне, запах хвойного мыла, «Настал конец зиме» в исполнении какого-то студенческого хора — от всего этого хорошо на душе. Даже план поехать в город с Тоббе и его двоюродным братом мне уже нравится.
Отец сегодня другой. Его лицо будто разгладилось. Он надел новый джемпер и больше не предлагает мне сходить посмотреть на Вальборгский костер.
— Как насчет пиццы?
И с голосом что-то: новые нотки, интонации.
— Идет.
— Сгоняешь? Я пока салат сделаю.