Личная тема Дока

[dok34.ru]

Задумчивое..

 

[dok34.ru]

Вот ещё подкинули. Спасибо!!

 

[dok34.ru]

.."в небесных списках нет ни своих и ни чужих".
Тоже взгляд. Недоступный _в пылу схватки_ .

 

[dok34.ru]

Личное..или не очень

 

[dok34.ru]

Ну и ещё...вроде тоже в тему

 

[dok34.ru]

Смотрим сейчас Крылова. Перед ним - Малышева. Рассказала. как её мама лежала в больнице в 85 лет с тяжёлой сердечной недостаточностью, но красила губы, стараясь быть красивой. Академик на консилиуме - сделал ей комплимент, мол это так необычно. А она. в ответ - "а разве можно иначе!?"
🙂
Я скажу так...можно и иначе - без тяжёлой сердечной недостаточности...имхо как-то получше..

 

[dok34.ru]

кого я помню, и кто ни копейки не брал денег, и где дисциплина была на высоте – это Ханты-Мансийский ОМОН, стоявший в Грозном. Из региона они богатого, нефтяного. Там администрация выделяла огромные деньги на сводные отряды в Чечню. Так что экипировали ребят с иголочки, все оборудование и снаряжение самое фирменное покупали. И за счёт региональных фондов ещё приличные деньги им шли, так что боевые выплаты для них были не принципиальными. Зато несли службу они как цепные псы – неподкупные, с бульдожьей хваткой. Их местные боялись, как огня, но и уважали вместе с тем. Мол, строгие, но по беспределу не действуют. Такая служба. Ведь народ больше всего не любит крохоборов. Если власть строгая – на то она и власть, главное, чтобы справедливая. Вот и обстреливали по ночам тех, кто занимался поборами. А по ханты-мансийцам обстрелов практически и не было.

У военных контрактников тогда своеобразным шиком и фирменным знаком считались повязки на головах. Якобы, чтобы пот глаза не ел в жару. Из-за этих повязок их и прозвали команчи – мол, дикие люди. Вообще, честно говоря, они с этими повязками больше на пиратов походили. Хотя дело это идиотское – этими ленточками на головах только снайперов привлекать. Но как же – понты и форс!

Ещё форс у них из разряда вредных (и не только у них) – ездить на броне. Такая традиция сложилась с афганских времён – не забираться внутрь БТР, а облеплять броню, как моллюски днище корабля. Но вот только в Афгане моджахеды ставили на дорогах мины, которые прожигали днище БТР, и внутри всех просто расплющивало давлением, шансов почти не было. А в Чечне больше приняты обычные фугасы – они как раз лучше всего сдувают бойцов с брони, а внутри шансов выжить куда больше. Зато когда ты на броне, то покрасоваться можно – в повязке, с автоматом. Ну прямо русский Рэмбо, гроза аулов.

Все понты на войне особенно модные у тех, кто практически не воюет. Чем человек ближе к реальному бою, тем он более собран, прагматичен, рассчётлив, не упускает ни одного шанса, чтобы обеспечить выживание. Тем меньше времени уходит на выпендрёж. Настоящий боец приобретает тот вид, который нужен ему для более быстрого и чёткого выполнения боевой задачи. И тогда косынки и поездки на броне сразу лишние.

Еще одни взгляд 🙂

И...передоз при неврозе.

И часы, что они — стоят, что ли?! Как утомительно медленно движется время.

Моторы гудят, гудят. Слипаются глаза. Во всем теле какая-то вялость. Сколько прошло времени? Наверное, скоро цель?

Топалев нагибается к приборной доске. Они в полете всего третий час. Так мало!

Кончилось действие «колы». Письмо. Где письмо?! Ах, здесь вот, в кармане. Достает треугольник конверта, [377] рвет его в клочья: «К черту! К черту вас, баб! — открывает форточку, бросает за борт. — Обойдусь...»

Самолет набирает высоту. В наушниках щелчок и голос штурмана:

— Командир, курс! Топалев смотрит на компас.

— А, ч-черт, куда тебя повело!

Выправляет, но ненадолго, компас снова ползет в сторону. Сердито толкает ногой педаль. Самолет рывком заносит хвост. В ответ тревожно гавкают моторы. Тошно все. Тошно!

Мерцают звезды. Мерцают приборы. Внизу — темно. Высота — четыре тысячи семьсот метров. Трудно дышать. Привычным движением нащупывает рукой кислородную маску. Надевает. Долго возится с резинками. Уж очень больно давят на раковины ушей.

Облегчения от маски не наступает. Глупо. Очень глупо все-таки сделал он, что принял такую дозу «колы». Личные переживания? У воина их не должно быть! Воин — это надежда страны, рычаг победы. Он должен быть душевно спокойным, выносливым, крепким. Крепче, гораздо крепче, чем враг. Но там, в тылу?.. Не понимают, что ли?..

— Командир, курс!

Топалев стискивает зубы.

— А, ч-черт...

На аэродроме рев моторов: идут последние приготовления. И вдруг разом — тишина. Все вокруг словно замерло. Ни звука! Только снег скрипит под нашими унтами. [400]

Я понял эту тишину и растрогался: люди провожали нас в последний полет. Спасибо, друзья, спасибо! Только почему вы решили, что этот полет для нас будет последним? Я так не думал. Я послушал свое сердце — оно было спокойным. Никаких тревог, никаких предчувствий. Только в груди будто скручена тугая пружина....

Стоит розовый день. Над головой ползут клочки облаков в несколько ярусов. Облака золотые от солнца. Небо — голубое-голубое. Безветренно. Тихо. Все самолеты готовы к вылету. У каждого под брюхом полутонные бомбы. Сила!

Запускаем моторы. Выруливаем. Командир сжал пальцы обеих рук, поднял их высоко над головой, потряс в прощальном приветствии. Я помахал ему рукой:

— Спасибо, хороший человек!..

Взлетаем. День. Непривычно светло и до чего же интересно! Облачка с позолотой, клочки голубого неба. Под крылом заснеженные зимние поля, тут и там пересеченные дорогами. Бежит поезд. По черному асфальту ползет на запад вереница машин, крытых брезентом. Стоят сосны — темно-зеленые с белым. Красотища-то какая! Какая красотища! От моторов, как и всегда, тянет горячим запахом цилиндров. Штурман сидит с планшетом на коленях. Уютно сидит, хорошо.

Проводы. Без депрессии.

Чем больше я изучал обстановку, тем тоскливей становилось у меня на душе. Взлетать с такой площадки, да еще на самолете, пролежавшем полмесяца под снегом, явно было нельзя. Здесь вся надежда на моторы, а на них-то я как раз меньше всего и надеялся. Чихнет хоть раз на взлете — и конец! Имел ли я право рисковать людьми, которых повезу отсюда? Нет, такого права мне никто не давал. Надо отказаться от этой сумасбродной затеи. Так будет лучше и честней. Но вместе с тем...

И начались мучительные взвешивания. Разум говорил одно, сердце твердило другое. Тут было все: и разыгравшееся самолюбие (недаром же послали именно меня!), и страх, и опять самолюбие. Ведь если я откажусь, значит, этот самолет останется здесь как свидетельство моего бессилия! С какими глазами я вернусь в полк? Командир пошлет другого летчика, и он взлетит, а скорее всего разобьется. Как я буду тогда себя чувствовать?

Так говорило сердце. Но разум, холодный разум был неумолим. Уж очень, очень велик был риск! Велик и смертельно опасен. На карту ставилась жизнь не только моя, но и этих вот копошащихся возле машины пяти человек

А вот и переживания, мучительные..

Один из техников, высокий и дрдой, как жердь, вопросительно взглянул на меня грустными глазами:

— Ну, как вы находите площадку, товарищ капитан?

Все насторожились в ожидании ответа. А я смотрел на их уставшие лица, на их почерневшие от масла и потрескавшиеся от мороза пальцы. Нет, я не мог ответить им отказом. Просто не в силах. Я вздохнул и, к своему собственному ужасу, сказал:

— Готовьте моторы к запуску.

И в душе моей что-то произошло, какое-то короткое замыкание. Сомнения исчезли, остался отчаянный холодок. Решение принято, и с этого момента все помыслы, вся энергия, весь ум и все умение должны быть отданы [407]только одному — выполнению невыполнимого. Потому что так было надо — и все!

Ох, как ждали уставшие люди этой моей команды!

...и решение, не сумасбродное!
Подсознание это довольно мощный комп

 

[dok34.ru]

Елизавета I — Википедия

 

[dok34.ru]

 

[Гостья]

Пусть... у вас будет такой же образ мыслей, какой был у Христа Иисуса (Рим. 15:5).
Чтобы подражать Христу, нам нужно знать, как он мыслил и какие качества проявлял. Кроме того, нам необходимо поступать так же, как поступил бы он. Для Иисуса не было ничего важнее отношений с Богом. Следовательно, беря пример с Иисуса, мы сближаемся с Господом. Поэтому нам очень важно перенимать образ мыслей Христа. Что для этого нужно? Ученики Иисуса видели, как он совершал чудеса, слушали его проповеди, наблюдали, как он вел себя с разными людьми и как применял Божьи принципы (Деян. 10:39). Но мы сегодня не можем видеть Иисуса, поэтому Бог с любовью позаботился о том, чтобы у нас были Евангелия, благодаря которым мы можем живо представить, каким был Иисус. Читая Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна и размышляя над ними, мы лучше узнаём образ мыслей Христа. Так мы можем следовать «точно по его стопам» и вооружиться «тем же настроем ума», какой был у Иисуса