А что его изучать-то? — ответил Кирилл. — Я его уже весь изучил. Каждый болтик, каждую гаечку знаю. Хочешь, расскажу систему смазки или как зажигание отрегулировать?
Я промолчал. Мне была известна его способность схватывать все на лету, и втайне я завидовал ему в этом. Но мне известна была также и его слабость — забывать схваченное, скоро охладевать ко всему и самое обидное — не ставить перед собой никаких целей, никаких задач. Он всегда смотрел с благоговением на летчиков и бортмехаников, старался подражать им во всем: в манерах разговаривать, в походке. Считая их сверхчеловеками, не допускал даже и мысли о том, что при желании он и сам мог бы быть и летчиком, и бортмехаником.
— Понимаешь, — продолжал Кирилл, нервно теребя в руках тряпку. — Я вот... завидую тебе: ты хочешь быть летчиком, а я... я тоже хочу, но... ты будешь им, а я... Я нет! — Он снова вздохнул и, намочив в керосине тряпку, принялся ожесточенно тереть ею картер.
Я не знал, что сказать ему на это, но решил попробовать воздействовать на его самолюбие.
— По-моему, Кирилл, ты не хочешь быть летчиком, [69] — деланно усмехнулся я. — Надо хотеть сильно и каждый день, каждую минуту, тогда...
— Ах, оставь ты свою философию! — перебил он меня. — Слышал, знаю, что ты хочешь сказать! Но... Ты пойми, — он болезненно поморщился. — Я скажу тебе как другу: я боюсь летать. Да-да, боюсь! Чего уставился? Страх, понимаешь? Он всегда со мной. Ты, например, вечером ходишь с работы через кладбище, а я... я боюсь там ходить даже днем. Нет, нет, не спорь. У нас с тобой разное воспитание. В детстве меня пугали «буками», приучали к перинке, к теплу. По утрам умывали теплой водичкой, пичкали булками, сладостями. Вот и... напичкали! Нет, куда уж там быть мне летчиком!..
Мне стало жаль своего друга. Я давно замечал за ним непонятные вспышки раздражительности и хандры, но догадаться о причинах не мог. И наверное, очень уж наболело у него на душе, если он решился признаться в этом вслух.
— А кем же ты тогда думаешь быть? — растерянно спросил я его.
— Не знаю, — с грустью ответил Кирилл. — У меня такая неразбериха в голове. Вот, может быть, еще сборщиком поработать? Только не пустят, я уже знаю. Просился.