"в тему я помещу очередное воспоминание из Истпарта, где, как ни странно, упоминается именно Томский погром.
ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 546. Рукопись.
Автобиография
(...) События в Томске (сожжение демонстрантов в железнодорожном управлении и театре) заставили вооружиться с ног до головы всех рабочих, т.к. черная сотня угрожала рабочим и Новониколаевска. Холодное оружие выковали у себя в мастерских или же добывали у проходящих солдат где возможно. /12об./
Однажды по Сибирской дороге было получено очень тревожная телеграмма, о том, что царские генералы натравливают солдатскую массу на рабочих, якобы мешающих им мирно разъехаться по домам своею забастовкой. Национальные чувства разжигались, обвиняя рабочих в проигранной войне, призывали солдат к жесткой расправе с рабочими.
Наша станция, как и другие, телеграфировала на фронт солдатам, что весь имеющийся подвижный состав будет предоставлен только им, что делалось и на самом деле: были учреждены денные и ночные дежурства из рабочих, давали всякие разъяснения проходящим эшелонам, снабжали литературой, приглашали их к себе на собрания в мастерские разъясняя гнусную ложь на рабочих их генералов. Полученный манифест 17 октября рабочие, собравшиеся огромными массами очень резко раскритиковали, в тот именно момент, когда начальство устраивало по этому поводу торжественные молебствия, на вокзальных платформах. Мы, рабочие, с развернутыми знаменами и с пением революционных песен врезались в их гущу и увели с собою в Ново-Ни-/13/-колаевск. Получилась очень внушительная демонстрация, т.к. все население города постепенно примкнуло к нам. Мы шли освободить из полиции 2-х арестованных приказчиков, по пути нас атаковывали казаки, задерживая на некоторое время нас, но все же мы упорно шли к цели, не обращая внимания на щелканье затворов. Казаки прибегли к охвату самого ядра демонстрантов, и тех, кто хотел прорваться сквозь кольцо – избили нагайками.
Таким порядком мы близко подошли к полицейскому участку. Момент был критический: с одной стороны нас осталось немного, казаки же взяли нас на прицел. Нам сообщили, что товарищи, каких мы шли освобождать, отпущены, но мы, будучи обманываемыми ранее не верили этому и упорно желали освободить их всей массой. Наши делегаты, посланные нами к заключенным, узнали, что действительно арестованные приказчики освобождены. Возвратившись к себе на станцию, мы увидели, что наше начальство устроило в здании вокзала банкет. Рабочие предложили мне выступить с критикой манифеста перед ли-/13об./-цом начальства, что я и сделал, испортив из праздничное настроение. Рабочие окружавшие меня со всех сторон, аплодировали мне. Вскоре после этих событий я был избран в числе других товарищей на съезд Сибирской дороги, который открылся в 1 классе станции «Тайга». Подавленное настроение Томска, не прекращающееся после сожжения демонстрантов в зданиях театра и жел. дор. управления постоянное терроризирование, насилия и убийства главным образом учащейся молодежи, поставили в необходимость съезд перенести в Томск, дабы поднять упавшее настроение населения и прекратить произвол черной сотни; для этого были вызваны со всех станций и мастерских боевые дружины, которые [нрзб.] порядок в городе, охраняли и самый съезд. Перед съездом, в сороковой день убийства и сожжения демонстрантов был устроен траурный митинг. Здание было переполнено служащими, рабочими, студентами /14/ и родственниками погибших товарищей.
После вечной памяти, пропетой всеми присутствующими, и похоронного марша докладчик – очевидец событий, развернул перед собравшимися яркую картину случившегося Томского дела. По его словам, дело обстояло следующим образом: служащие, рабочие и студенты отправились демонстрацией по городу; генерал-губернатор Означев-Означевский, сорганизовал черную сотню, дав царский портрет. Предводительствуемая этим портретом сотня направилась к высокопреосвященному Макарию за благословением и иконами. Тот благословил сотню и держал перед ними речь примерно такого содержания: «Вы, де, подобно Минину и Пожарскому, вышедшие из недр далекой Сибири, призваны и сделаете свято дело спасения родины от насилия и крамолы, устраиваемых рабочими. Черная сотня, встретившись с демонстрантами, прижала их к зданиям управления дороги и театра загнала их туда. Надо заметить, что в те времена рабочих в Томске было немного т.к. главные мастерские были в Красноярске и Омске. /14об./
Преобладающим элементом среди демонстрантов были учащаяся молодежь и служащие, естественно, хуже организованные, чем рабочие массы. Под зданием управления дороги и под другими зданиями, где укрывались демонстранты, были торговые склады, которые черная сотня зажгла. В здании управления дороги было много служащих не относящихся к числу принимавших участие в демонстрации (инженеры, техники и пр.), а также и приехавших с линии за получением жалования, в силу чего очень трудно было установить точно число погибших. Всякая попытка выбежать из горящего здания прекращалась убийством; кроме того, с близ стоящей колокольни и высокой ограды собора солдаты расстреливали сгрудившихся у окон.
Спастись пришлось лишь единицам. Были зверские надругательства – над убитыми курсистками. Здесь же докладчик характерно рассказал, кто являлся фактическим хозяином положения в этот момент в г. Томске: рядом с горящим помещением /15/ находилось здание службы телеграфа, в котором с ужасом ожидали себе смерти от огня и убийства служащих телеграфа.
Их спас совершенно неожиданно для них один босяк, который предварительно обобрал все ценное, находящееся при них, обещая за это вывести их из здания невредимыми, то и сделал. Он предложил каждому из них взять что-либо из вещей в руки, чтобы походить на граждан, начавших в это время свою работу по городу. План спасителю удался, т.к. черная сотня признала их за своих и беспрепятственно пропустила.
В сгоревшем здании Управл. дороги оказалась сохранившаяся от огня огромная несгораемая касса, которую три дня известный в Томске громила со своими товарищами безрезультатно разбивал огромнейшей кувалдой. Жажда наживы привлекла огромнейшую толпу, которая за каждым ударом молота настраивалась собирать деньги, принимая звон денег внутри кассы за звон уже высыпавшихся наружу.
Громила замахивался на толпу кувалдой и она сбегает во все стороны, как [нрзб.]. Отойти от столь притягательного места за более совершенным инструментов, чем кувалда, никому не хотелось, ибо всякий боялся лишиться наживы в момент своей отлучки. В результате через три дня неразбитую кассу отобрало начальство.
Съезд действительно поднял настроение Томска и когда губернатор предложил свою охрану для съезда, съезд поблагодарил его, но от охраны отказался, указав что имеет более надежную рабочую охрану. Съезд выработал устав и сделал распоряжение о 8-часовом рабочем дне.
В последних числах января 1906 г. я выехал из Ново-Николаевска (...)"
